Дементий Яковлевич Красюк родился 7 августа 1913 года в крестьянской семье в селе Кирилловка (Шевченково) Ольшанского уезда Киевской, в дальнейшем Черкасской губернии. Родители жили бедно, занимались сельским хозяйством, воспитывали шестерых детей. Дементий был самым младшим и самым слабеньким, так как в раннем детстве переболел туберкулезом. Он в совершенстве владел украинским языком, неплохо понимал польский. С детства у него были хороший голос и слух, он очень любил и знал украинские песни. Будучи ребенком, пел в церковном хоре.

По рассказам отца, большое влияние на его судьбу, на выбор профессии оказали два человека. Один из них — учитель сельской школы, которого он очень уважал. Тот часто посещал дома своих учеников, учил грамоте людей и был собирателем предметов старины и особенно книг. Папа и сам, как только стал работать, начал собирать книги, и, по его словам, среди них были довольно редкие экземпляры. К сожалению, при фашистской оккупации города Сталино книги были утрачены. Вторым человеком был сельский книгоноша. Молодой веселый парень разносил по хатам газеты и журналы, читал их людям. Дементий был потрясен, когда книгоношу убили местные кулаки. И, наверное, его выбор будущей профессии был не случаен — он поступил в Корсуньский педагогический техникум. Еще обучаясь в школе, папа начал писать стихи и посылал их в детские литературные журналы и газеты. Сейчас, просматривая архив газеты «Пионерская правда» за 1924—1928 годы, я был поражен: как много было в то время этих детских изданий! Как много делала молодая республика для воспитания молодого поколения, своего будущего! В настоящее время, время исчезновения и уничтожения газет и книг, литературы в целом, а значит — целенаправленного снижения интеллекта у людей, об этом даже не приходится мечтать!

С 1927 по 1930 год Дементий Красюк учится в Корсуньском педагогическом техникуме, после окончания которого приезжает в Донбасс, в город Сталино, где с августа 1930 года работает корректором и литсотрудником газеты «Молодой рабочий», в дальнейшем — «Комсомолец Донбасса».

С декабря 1931 года по ноябрь 1934-го он редактор отдела детского радиовещания Сталинского радиокомитета. В 1932 году, после окончания школы, в радиокомитет пришла работать моя мама —Людмила Георгиевна Завадская. Там и образовалась их семья. Молодые жили в доме у родителей мамы. Мой дед, Георгий Иванович Завадский, до революции работал на металлургическом заводе Юза крановщиком на загрузке доменной печи. Попал в аварию, потерял слух и в дальнейшем был завхозом-сторожем в детском садике. Вместе со своей женой Анной Георгиевной Завадской (Серовой-Алексеевой) они воспитали шестерых детей — четырех сыновей и двух дочерей. Район, где жила семья Завадских, назывался Закоп, так как рабочие завода жили в вырытых ими землянках. Этот район Донецка и сейчас зовется Закопом.

С сентября 1934-го по октябрь 1935 года папа работал заместителем редактора и ответственным секретарем областной газеты «Пионер Донбасса».

С октября 1935 года по октябрь 1937-го служит в рядах Красной Армии в 8-м отдельном учебном танковом дивизионе 8-й мехбригады. Становится водителем-механиком танка, а затем младшим командиром. Его экипаж был лучшим в дивизионе. Еще до армии отец увлекся парашютным спортом и с гордостью носил значок парашютиста. Отслужив, папа возвратился на прежнее место работы — в газету «Пионер Донбасса».

В 1937 году в семье родилась дочь Светлана, в 1939-м — сын Толик. С января 1938 года Дементий Красюк — собственный корреспондент всесоюзной газеты «Пионерская правда» по Донбассу. В это время он подружился с корреспондентом газеты «Комсомольская правда» Аркадием Петровичем Гайдаром (Голиковым) и очень хорошо о нем отзывался. Уже после войны отцу позвонил начальник Сталинской милиции и попросил помощи — задержали молодого человека без документов, который утверждал, что он Тимур Гайдар. Папа спросил парня, как фамилия его отца, ведь Гайдар — это литературный псевдоним, но тот молча понурил голову. Я до сих пор не могу понять, как Егор Гайдар, внук человека, на произведениях которого выросли поколения советских людей, мог стать предателем своего народа и внести иудинский вклад в развал СССР?

1941 год. Утаив от врачебной комиссии свою болезнь, Красюк уходит воевать с фашистами. Командир танка, комиссар танковой роты на Западном, Юго-Западном фронтах. Контузия, госпиталь. Затем — инструктор газеты «Атака» 376-й стрелковой дивизии. Волховский, Ленинградский фронты, снова госпиталь, затем второй. И все — к строевой непригоден.

Война. Отец ее ненавидел! В отличие от многих людей он не любил вспоминать и рассказывать о ней. Вероятно, потому, что воевать ему пришлось в самое трудное время, с августа 1941-го по апрель 1942 года. Бои в отступлении, большие людские потери. Война отняла у него сынишку, который умер от скарлатины при эвакуации…

В октябре 1943 года, после освобождения Донбасса, семья вернулась в Сталино. Папа стал работать завотделом партийной жизни в газете «Социалистический Донбасс». В ноябре 1945 года вышел первый номер газеты на украинском языке «Радянська Донеччина». Отец стал ее первым редактором. С 1945 по 1947 год Красюк учился в заочной Высшей партийной школе при ЦК КПСС.

5 марта 1946 года в семье родился сын Юрий, то есть я.

С июня 1948-го по июнь 1950 года папа — редактор областной газеты «Социалистический Донбасс». Но тут война напомнила о себе. По просьбе властей Украины папа принимает участие в трудных переговорах с недобитыми бандеровцами. Вот где пригодилось его знание украинского и польского языков.

В 1949 и 1951 годах Д.Я. Красюка дважды избирают депутатом Верховной Рады УССР. В июне 1950 года отец становится редактором центральной республиканской газеты «Правда Украины». Семья переезжает в Киев. В моей детской памяти остались разрушенные дома и пленные немцы, работавшие на разборе этих руин.

Первый секретарь ЦК Компартии Украины Леонид Георгиевич Мельников одним из направлений газеты определял борьбу за чистоту партийных и советских органов. За годы войны туда сумели затесаться люди, как правило еврейской национальности, которые, имея броню, не попали на фронт, а, используя свое служебное положение, занимались распределением продовольствия, медикаментов, жилья и имели на этом очень большие деньги, драгоценности и антиквариат. После войны лучшие квартиры были у них. Простые люди были возмущены, во время голосования в урны бросали записки с требованием восстановить справедливость. Должен сказать, что папа никогда не делил людей по национальностям — в газетах, которые он редактировал (и в Сталино, и в Киеве, а в дальнейшем и в Краснодаре), работали евреи, талантливые, замечательные люди. Многие из них прошли войну и имели боевые награды. Отец их уважал, со многими дружил, все они бывали у нас дома в гостях.

За вороватых чиновников заступился сам Никита Сергеевич! Почему? Увы, в печати этот вопрос никогда не освещался и ждет еще своего автора, хотя все документы, скорее всего, уничтожены!

5 марта 1953 года мне исполнилось семь лет. Умер И.В. Сталин. На следующий день я спустился к Крещатику, к месту, которое сейчас называют майданом. Площадь была заполнена людьми, они стояли так плотно, плечо к плечу, что протиснуться между ними было невозможно. Все плакали! Это стало самым большим потрясением в моей жизни!

После смерти Сталина власть в стране захватил Н.С. Хрущев со товарищи. Подгорный, Брежнев, Гречко и другие его друзья-подельники стали членами Политбюро на долгие годы. Я думаю, что именно тогда началось исподволь ползучее разложение партии, расплодилось кумовство, а настоящие коммунисты стали сдавать свои позиции. В стране подняла голову «пятая колонна», которая расшатывала, разрушала коммунистическую идеологию. Зарождался так называемый застой.

Л.Г. Мельникова отстранили от занимаемой должности с формулировкой «за грубое искривление ленинско-сталинской национальной политики». Отцу же как редактору «Правды Украины» вручили предписание явиться в Москву в ЦК партии, но он… исчез! Три месяца мы ничего не знали о его судьбе, а в октябре папа позвонил и сказал, чтобы мы выезжали в Краснодар. Кубанские коммунисты приняли Красюка под свое крыло. С октября 1953 года и до конца своих дней он редактировал газету «Советская Кубань».

Быстро собрались и выехали в Краснодар. Папа встречал нас на станции Кавказская (город Кропоткин). Было воскресенье, и громадная привокзальная площадь была заполнена повозками, другим транспортом, что после Киева для нас было весьма необычно. Отец договорился с каким-то колхозником, который пустил нас переночевать и накормил «от пуза» всем, чем богата кубанская земля. Мы были в восторге!

…Первые две недели семья жила в гостинице «Краснодар», а затем переехала в квартиру предыдущего редактора газеты Грачева на улице Советской, 44. В одной комнате жили мы, а в другой — взрослая дочь Грачева. В квартире не было газа, а был большой котел на дровах и на угле, и чтобы согреть воду, надо было попотеть… Зима 1953/1954 года на Кубани выдалась очень холодная и снежная. Были дни, когда в школу мы не ходили, улицы были засыпаны двухметровым снегом, а для пешеходов прокапывали траншеи. Зато на санках мы, пацаны, накатались вдоволь — снежные горки были вровень с крышами домов!

Весной 1954 года наша семья переехала в трехкомнатную квартиру на первом этаже трехэтажного дома на углу улиц Шаумяна и Советской. До войны в этом доме была баня. Квартира была «трамвайчиком» — одна комната за другой, зато был газ и подвал, где зимой хранились соленья, маринады и другие продукты. С соседями жили очень дружно. Первый телевизор в доме появился у наших соседей Сбоевых. Его выставляли на подоконник, и весь двор собирался на просмотр передач. Экран был маленький, с водяной линзой, но это было кино! Иногда на втором этаже вечером в окне появлялась радиола, и молодежь из нашего да и соседних дворов устраивала танцы. Никогда не было ни пьяных, ни драк, ни скандалов.

Когда я был дошкольником (мы тогда жили в Сталино, затем в Киеве, в Краснодаре), папу почти не видел. Он постоянно был на работе — уходил утром и возвращался поздно. Только после 1970 года он стал появляться дома к 8—9 часам вечера. Иногда газету сдавали в печать далеко за полночь, а утром, хоть разбейся, она должна быть в почтовых ящиках у подписчиков, в киосках «Союзпечати» и в специальных стеклянных витринах, которые устанавливали на остановках транспорта, в парках и скверах. Люди перед работой должны быть в курсе событий в стране.

У Красюка было железное правило: газету он всегда вычитывал сам. Когда болел, домой ему привозили полосы — большие необрезанные листы газетной бумаги с набранным текстом, и он, лежа в кровати, делал правки синим карандашом, а красным писал: «В номер». И расписывался. Синий и красный карандаши «Кремль» всегда были у него под рукой. Я иногда читал газету в полосах, еще до ее выхода, и видел, что правок было немного. Папа всегда с гордостью подчеркивал, что у них в редакции работают высококвалифицированные журналисты.

На работу папа уходил к девяти утра, наглаженный, в чистой белой рубашке и тщательно повязанном галстуке. Я у него других рубашек, кроме белых, и не помню. Летом он мог не надевать галстук и пиджак.

Я очень любил ходить в редакцию. Там была особая атмосфера общения. В основном обращались друг к другу на ты, запросто, так же вел себя и отец. Но к людям старше себя по возрасту он обращался по отчеству. Правда, были два человека, которых он и в личном разговоре, и за глаза звал по имени и отчеству. Позже я понял, что папа их недолюбливал, но они были классные специалисты и работали с ним вместе много лет. В редакции всегда стучали пишущие машинки, стрекотал телетайп. По кабинетам гуляли веселые и иногда очень колкие рукописные газеты по поводу дня рождения, рыбалки, футбола или какого-либо другого события, шаржи, карикатуры и эпиграммы. Любили розыгрыши. Любил их и отец. Как-то в Москве, в гостинице, ночью он позвонил в соседний номер, где жил приехавший вместе с ним начальник краевого УВД, и, представившись дежурным по министерству, приказал тому срочно прибыть к начальству. Через час, когда разгневанный сосед вернулся, они дружно хохотали за бутылкой коньяка, выставленной в качестве извинения.

К редактору любой сотрудник мог заходить без вызова и без стука, так было заведено. Редакция находилась напротив Сенного рынка, и частые посетители могли зайти в любой отдел, в любой кабинет, и к отцу тоже. Охраны тогда в редакции не было, она была только в типографии. Бывало, после приема посетителя собкор или спецкор получал задание разобраться с ситуацией. А письма читателей! Говорят, что театр начинается с вешалки. По моему глубокому убеждению, газета начинается с отдела писем. Это был первый кабинет при входе в редакцию, и ни один сотрудник, являясь на работу, не проходил мимо. Письма присылали разные. Встречались и доносы, и клевета, бывали послания от людей с неустойчивой психикой. Но неважно, каким почерком письмо написано, с какой орфографией, его обязательно читали, регистрировали и хранили.

Кабинет отца в старом здании на улице Красноармейской, напротив Дома ученых, помню плохо. Запомнилась большая картина, на которой изображены беседующие Ленин и Сталин, старенький шкаф с книгами, больше похожий на буфет, потому что у него были белые матерчатые занавесочки, и железная вешалка для верхней одежды. В редакции всегда было сильно накурено — дым стоял плотной завесой, так как курили почти все. Папа ругался, что рано или поздно случится пожар, но справиться с курильщиками не мог. Сам он бросил курить еще во время войны, после госпиталя.

В новом здании на улице Шаумяна, на третьем этаже, у редактора был просторный, с высокими потолками кабинет. На окнах массивные шторы: окна выходили на запад, и летом во второй половине дня жара стояла неимоверная. Отца спасал небольшой вентилятор-«подхалим». Вдоль окон стоял длинный стол с двумя рядами стульев, человек на 20, здесь проходили планерки. На стене позади редакторского стола — небольшой мозаичный портрет Ленина, набранный из различных пород дерева, — подарок МДК «Кубань» на пятидесятилетний юбилей газеты.

На большом редакторском столе, чтобы можно было разложить весь номер в полосах, — чернильный прибор с бронзовой фигуркой средневекового рыцаря с копьем (чей-то подарок), я его называл Дон Кихот. Думаю, что и даривший намекал своим подарком на папин характер борца за справедливость. Также на столе были очки, пресс-папье, несколько синих и красных карандашей, стопка свежих газет. Кстати, все центральные газеты он обязательно читал или просматривал. И если не успевал это сделать на работе, приносил их вечером домой. Слева от стола на маленьком столике два телефона — общий и спецсвязь. В книжном шкафу напротив окон — многотомная энциклопедия Брокгауза и Эфрона, четыре тома толкового словаря Даля дореволюционного издания и большой атлас мира (академическое издание) — книга размером примерно 60 на 80 сантиметров, а также последние сборники выпусков «Планета», ТАСС и РАТАУ (радиотелеграфное агентство Украины).

В маленькой комнатке рядом с кабинетом были шкаф для верхней одежды, громоздкий сейф и небольшая кушетка (у отца частенько прихватывало сердце — он перенес три инфаркта).

Когда в кабинет заходил посетитель, отец, который, работая, всегда сидел навалившись на стол, поднимал голову, сдвигал очки на лоб и из-под очков разглядывал вошедшего.

В редакции было принято пить чай, кофе раньше не было. У всех были металлические подстаканники, как в поезде. Папа очень любил горячий чай — кипяток.

Меня всегда поражала его колоссальная трудоспособность, я бы сказал, привычка постоянно работать. Сидя на совещании, пленуме или съезде, он всегда, слушая выступающего, конспектировал его речь, записывая главное в небольшие блокнотики, которые всегда были у него в кармане.

Выступая с трибуны или перед людьми в трудовых коллективах, где ему частенько приходилось бывать, он никогда не читал по бумажке, за что его поругивали партийные чиновники: они обязаны были читать по написанному. Отец отшучивался, дескать, по- другому у него не получается. Красюк всегда говорил четко, как бы чеканя каждое слово. Доказывая что-либо собеседнику, он заглядывал в его глаза и для убедительности поднимал кверху указательный палец правой руки.

Отец знал массу анекдотов и часто подкреплял ими какую-нибудь мысль или идею. Он быстро находил общую тему для разговора, легко сходился с людьми, будь то колхозник, рабочий или партийный работник.

Друзей у Красюка было великое множество. Мама хорошо и вкусно готовила, и к нам на обед папа часто приезжал не один. Это могли быть сотрудники редакции, партийные работники, писатели, руководители колхозов и совхозов… На столе у него лежал большой список с датами рождения всех сотрудников и близких людей, которых он никогда не забывал поздравить. Папа знал всех моих друзей, с удовольствием общался с нами, часто подтрунивая над нашим юношеским максимализмом. Была эпоха Галича, Окуджавы, Евтушенко, Аксенова, Вознесенского, а затем и Солженицына, и дискуссии бывали довольно жаркими. Отец смотрел на мир с точки зрения социалистического реализма, а мы, молодежь, чего скрывать, были подвержены всяческим модным веяниям… Только повзрослев, я понял, как прав был отец в своей приверженности коммунистической идее! Вспоминаю ответ Молотова на обвинения в жесткости и жестокости: «То ли мы их, то ли они нас». Сейчас мы видим, что «они нас».

Мне иногда казалось, что у отца вообще не было врагов и недоброжелателей. Но оказалось, что это не так. Уже после его кончины, разбирая архив, я обнаружил массу пасквилей, анонимок и прочей гадости на него лично и его сотрудников, но хода этим бумагам он не давал. Что такое анонимка, папа знал очень хорошо — по ложному доносу его старший брат Петр отсидел в лагере полтора года и получил поражение в правах. Красюку это припомнили на XVII съезде КПУ, когда он баллотировался в члены ЦК Компартии Украины.

Как человек, который много работал, он очень ценил время отдыха. Рыбалка, охота, футбол, преферанс — всему этому он отдавался, когда появлялась возможность, по полной программе.

Когда у нас был дачный участок, отец с упоением орудовал тяпкой, обрезал, вскапывал, поливал, радовался всходам. К его большому сожалению, вышло распоряжение Хрущева о недопустимости «частной собственности» у руководящих работников. От дачи пришлось избавиться.

На праздники у нас всегда собирались гости. За столом было тесно, и так как было много людей, есть приходилось по очереди. Первыми садились дети. Затем мы играли, а потом подпевали взрослым, когда начинались песни. Чтобы за столом кто-либо напивался — я не помню. Также никогда в жизни я не видел отца пьяным, хотя отношение к вину в нашей семье было уважительное. За обедом папа любил выпить стакан сухого вина — «Рислинга» или «Каберне», в ту пору наши кубанские вина были просто великолепны! Мама любила сладенькие вина, она и сама делала очень вкусные наливки и настойки из вишни, малины, шелковицы. Водку у нас в семье не пили, но держали для гостей. Отец говорил: когда приходят гости, ставь на стол все, что есть, а люди сами выберут, что нравится. На праздники покупали бутылку шампанского и бутылку коньяка. Папа рассказывал, что как-то перед праздниками в Краснодаре в магазинах исчез коньяк — не сработали снабженцы. Первый секретарь крайкома (в то время Д.С. Полянский) обратился с просьбой в Армению, к первому секретарю ЦК, но тот заважничал, стал рассуждать о плановых поставках. Полянский сразу сказал, что обратится к грузинским товарищам. Через день-два в Краснодар пришел вагон с армянским коньяком.

Праздники раньше случались не так часто, как сейчас, но их отмечали всем коллективом. Так было и в Сталино, и в Киеве, и в Краснодаре.

Нравились мне коллективные выезды на природу — мы их называли «маевки». Выезжали в лес или на речку, человек 20—30, обязательно брали с собой детей. Гуляли, собирали грибы, ловили рыбу, жгли костры, плели венки из цветов, делали общий стол, хором пели песни. И мы, дети, тоже.

Уже в Краснодаре, в 1954 году, запомнился коллективный выезд на рыбалку типографии и редакции. Поехали человек 40 тремя машинами — старенький автобус, полуторка и «Победа». В Усть-Лабинске на пароме переправились на левый берег Кубани и устроились недалеко от устья Лабы. Мужчины заплыли и завели длинную сеть, а другие загоняли в нее рыбу. Рыбы было столько, что вытаскивали сеть полуторкой. Варили уху, каждому еще досталась рыба домой. Рыбу раньше привозили на предприятия и продавали буквально за копейки, особенно таранку. Мы покупали килограммов пятнадцать, солили, вялили и закатывали в трехлитровые баллоны — на зиму.

…Новый 1956 год встречали у нас с соседями — Сбоевыми и Стеблиными. Ждали мою старшую сестру Светлану, она сильно задерживалась. Ей повезло попасть на последний троллейбус, который ходил по Шаумяна, под нашими окнами. До курантов оставались считанные минуты, и Светлана уговорила кондуктора и водителя встретить Новый год у нас. Они очень торопились, от спиртного категорически отказались, но покормить мы их успели. Перед уходом Всеволод Андреевич Стеблин вручил им бутылку шампанского с наказом выпить ее после работы. Эти люди так и не узнали, что встретили Новый год в одной компании с крайвоенкомом, с заместителем председателя крайисполкома и с редактором краевой газеты.

* * *

В семидесятых годах начался застой. Я не имею в виду экономику, я имею в виду отношения между людьми. Ушли в небытие коллективные празднования, меньше стали ходить в гости, резво пошло в гору партийное чванство... Но это отдельный разговор.
Раздел : СМИ, Дата публикации : 2022-03-25 , Автор статьи :