Участникам войны и в девяносто два приходится сражаться — теперь за право жить по-человечески.

Льву Андреевичу Строкуну и Степану Степановичу Кузнецову — по 92 года. Оба — краснодарцы, оба — участники Великой Отечественной, люди заслуженные, известные, но главное — по сей день активные, деятельные, неравнодушные, любящие жизнь и людей. Друг с другом они не знакомы, но в редакции появились почти одновременно, буквально в дни разница. Оба со своей болью — принесли такие горькие письма…

Я, Строкун Лев Андреевич, являюсь ветераном Великой Отечественной войны, инвалидом II группы, мне в июле исполнилось 92 года. Мой отец был казачьим офицером, инвалидом Первой мировой войны. Моя семья пережила раскулачивание, голод 1932—1933 годов. В 1943 году я был призван в Красную Армию.

Демобилизовался только в марте 1950-го. Кем я только не работал — пожарным, плотником, в пекарне, на железной дороге и учился. Сначала окончил Пашковский сельскохозяйственный техникум, а после — Кубанский сельскохозяйственный институт. Затем 10 лет прослужил в Краснодарском лесхозе инспектором-инженером охраны и защиты, позже кустовым инженером-лесопатологом. Из лесхоза меня перевели в краевое управление лесного хозяйства на должность старшего инженера по охране леса, где и прослужил до пенсии — 20 лет. За ратную службу награжден орденом Отечественной войны II степени и медалями, а за долголетнюю и безупречную службу в государственной лесной охране — значками в честь X лет, XX лет, XXX лет службы в гослесоохране СССР и знаком «За сбережение и преумножение лесных богатств РСФСР». То есть достойно и без лжи со своей стороны прожил и живу эту жизнь, но вынужден обратиться к вам с просьбой о помощи.

Ситуация в том, что со мной проживает младшая дочь, но при этом имеет свой дом в Краснодаре. Невыносимую совместную жизнь она стала мне устраивать с весны 2016 года, когда сказала, что она как собственница участка с жилым домом намерена все это продать и переселить меня на какую-то дачу. Для меня это равноценно смерти.

Я обратился к юристам, они сделали запросы, и подтвердилось, что я действительно подарил в 2013 году свою землю, на которой расположен мой дом, своей дочери.

И так как у меня память очень хорошая (я на тот момент являлся вашим внештатным сотрудником и как краевед писал статьи в газету, но при этом зрение у меня очень плохое), я вспомнил, что она действительно меня возила в МФЦ. Объяснила, что надо обновить по земле документы, и говорила, где поставить подписи. Я, доверяя своей дочери, подписал, где требовалось, даже не подозревая, что она мне подсунула подписать договор дарения земельного участка. У меня не было намерения дарить дочери ни земельный участок, ни свое единственное жилье, где я живу с рождения и хотел бы дожить в нем до своей смерти, так как сделал завещание у нотариуса, что после моей смерти она могла бы распоряжаться этим имуществом. Что у меня было, за исключением этого дома, я отдал ей, а именно — часть земельного участка, где расположен мой дом, так как земельный участок у меня был большой, квартиру, которую мне выдала администрация города Краснодара — деньги от ее продажи поделили между сестрами.

Более того, я несу бремя содержания дома один, дочь мне не помогала оплачивать даже коммунальные услуги.

Из всего дома я могу пользоваться только одной комнатой, так как остальные комнаты под замками, живу я не в очень хороших условиях, и с каждым днем отношения только хуже... Я неоднократно обращался в полицию, но все принимается как ссоры в семье.

Мною через адвоката был подан иск к младшей дочери о признании сделки недействительной, то есть недействительным я считаю договор дарения моего земельного участка от 01.07.2013 года, а именно — что дочь ввела меня в заблуждение. Решением Советского районного суда г. Краснодара от 31.11.2016 года в удовлетворении требований мне было отказано. Апелляционным определением судебной коллегии по гражданским делам Краснодарского краевого суда от 23.03.2017 года решение Советского суда было отменено и по делу принято новое решение, которым мои требования были удовлетворены.

8 ноября 2017 года младшая дочь через своего адвоката подала заявление о пересмотре дела по вновь открывшимся обстоятельствам в связи с тем, что в кассационном порядке у нее не получилось отменить решение. Как позже выяснилось, они обратились в мое лечебное учреждение и, чтобы ввести суд в заблуждение, придумали, что моя выписка из больницы сфальсифицирована. На суде меня даже слушать не захотели, более того, не захотели слушать и моего юриста.

Суд допустил нарушение норм процессуального права и даже не дал нам возможности доказать нашу правоту, отказал в просьбе сделать экспертизу документа, которую я собирался сам оплатить.

У меня нет никакой надежды на справедливость суда, и я понимаю, что все мои жалобы, замечания и ходатайства просто отклонялись судом без законных оснований. У младшей дочери много долгов перед банками и людьми, и я боюсь, что в ближайшее время она продаст мою родовую землю с домом, землю предков.

Сейчас меня увезла от греха подальше моя старшая дочь, так как жить мне в своем доме стало небезопасно. До слез обидно, что суды у нас зачастую становятся на сторону молодых, пробивных, юридически подкованных, у которых везде все схвачено. Я неоднократно обращался в разные инстанции, но, наверное, сейчас связи сильнее наших законов. Не знаю, что делать, как дальше жить, помогите, пожалуйста!

Со Львом Андреевичем Строкуном мы знакомы уже не один десяток лет, а в общей сложности он был внештатным корреспондентом тогда еще «Советской Кубани» с 1970 года — почти полвека! Свои небольшие, но всегда интересные заметки по лесному хозяйству края, истории, казачеству он перестал приносить где-то с год назад, когда совсем плохо стало со зрением, слухом, передвигается с таким трудом… Но ведь добрался-таки из своей родной Пашковки — с палочкой, на трамвайчике, сам привез письмо, чтобы — из рук в руки. Перечитываю его письмо в редакцию, а Лев Андреевич сидит напротив и рассказывает — очень подробно, с деталями, как, наверное, только он, Строкун, умеет, со своей говорящей фамилией…

Он всегда очень ясно и четко излагал в заметках свои мысли, свою позицию, и на сей раз это чистейшей воды правда: принудительное выселение из родового гнезда для него — равносильно смерти. И дед, Мирон Яковлевич, — отсюда, имел большую семью, был крепким хозяином, в 1929-м его раскулачили и сослали в Казахстан. Когда в 1927-м началась коллективизация, отец с пашковчанами Афанасьевым и Чумаком организовал в станице Пашковской райпотребсоюз, а затем в ауле Вочепший колхоз, и сам первое время работал в нем бухгалтером. К этому времени отец был женат на казачке Агафье Иосифовне Циватой, считавшейся первой красавицей станицы Пашковской. Подрастали сыновья, Лев — младший.

В 1931-м и отца включили в списки раскулачивания (недостроенный саманный дом и одна кошка). Основание: воевал за царя и казачий офицер. Спас его и семью член комбеда, бывший сезонный работник деда, неграмотный, но справедливый. Пережили голод, отец работал бухгалтером в разных районах, в артели инвалидов «Универсал» (во время Брусиловского прорыва Юго-Западного фронта России, в июне 1917-го, был тяжело ранен — щиколотку прошило пулеметом, в госпитале началась гангрена, и — ампутация ноги до колена). Еще до войны Андрей Миронович заболел туберкулезом. Похоронен на кладбище в станице Пашковской. Отцу было 46 лет.

Удивительный все-таки человек Лев Андреевич Строкун. В свои девяносто с хвостиком помнит все числа, даты, события — до мелочей, каждую цифирьку. Представляю, как его слушали школьники — он еще два года назад в День защитника Отечества выступал перед ребятами на уроках мужества, рассказывал о своей жизни. Всегда аккуратный, подтянутый, на груди — боевые награды и ордена.

Он и по жизни так умеет расположить к себе людей, что и взрослые его слушают затаив дыхание. Улыбчивый, всегда внимательный, доброжелательный, с чувством юмора. И отец Андрей Миронович был такой же — открытый, разносторонний, общительный, хорошо пел, играл на всех струнных инструментах, скрипке и гармошке, а в кавалерийском училище окончил фотокружок и приобрел фотоаппарат.

Как зеницу ока хранит Лев Андреевич сохранившиеся от начала прошлого века фотографии отца — настоящая музейная редкость! Вот они прибыли на последнюю прифронтовую станцию и выгружают боевых коней из теплушек. Пулемет системы «максим» и суровые казаки рядом. Часовой в тулупе и валенках у штаба. Отдых (привал) в лесу… Не раз эти сделанные далеко не профессионалом, но потому и уникальные, интересные снимки публиковались в краевых газетах, в том числе и в «Вольной Кубани».

А еще Лев Строкун, как и его исторические предки по Пашковке, человек цельный, целеустремленный — со школьной скамьи мечтал о лесе, хотел охранять его, беречь на радость людям. Он еще успел отнести все полагающиеся документы в Краснодарский лесомелиоративный техникум на лесное отделение, а тут — 22 июня…

Фашисты вошли в станицу Пашковскую с северной стороны. Все население и солдаты рыли окопы, противотанковые рвы перед аэропортом. Оккупация — целых полгода. В 1943-м его призвали в Красную Армию. Ему — семнадцать. В августе 1944-го он попал в 133-ю отдельную бригаду. Участвовал в строительстве и ремонте военных складов, мостов, дорог стратегического назначения. Кем он только не был: и в саперном батальоне, и минометчиком, и стрелком…

Целенаправленно шагая к своей мечте, он окончил-таки (заочно) агромелиоративный факультет Пашковского сельхозтехникума. Трудился в Крымске. Охранял леса от пожаров и браконьеров. Общий стаж — 35 лет службы лесной охраны. Постоянные командировки — тогда в крае было 33 лесхоза, в подчинении — 14 милиционеров, которым для нормальной, результативной работы он добился (а проще — выбил) мотоциклы, обмундирование, каски… После выхода на пенсию два года работал инженером-лесопатологом.

С Викторией в уже далеком 1962 году сыграли громкую и веселую свадьбу — сначала здесь, в Пашковском, на второй день — на Дубинке (Виктория оттуда). В ладу и согласии прожили почти полвека — 49 лет, в этом самом доме раздора, из-за которого сегодня весь сыр-бор. Сам дом строился в еще более далеком 1927-м: четыре небольшие комнатки, прихожая и кладовка, плюс сегодняшние шесть соток земли. Строкун все делал сам: ремонтировал старый отцовский саманный дом, строил сарай, провел воду и газ, канализацию, копался во дворе — с малиной, виноградом…

— Сейчас все присудили младшей дочери — и дом и землю. Жена умерла в декабре 2011-го, тогда-то все и началось: раньше она решала все денежные вопросы, а после ее смерти деньгами стала распоряжаться дочка, — рассказывает Лев Андреевич. — В связи с ухудшением зрения я лечился в больнице ХБК, потом — в поликлинике. В 2012-м я еще заполнял коммунальные платежи, видя одним глазом, а в 2013-м уже не мог читать. Летом 2013-го младшая дочь сказала, что нужно ехать к юристам и подписать новые документы о разграничении земельных участков. И лишь позже, на суде, я узнал, что это была дарственная на землю.

В декабре 2013-го я лег в госпиталь на лечение глаз, а когда выписался, увидел у своих окон сплошной забор трехметровой высоты из металлического профиля. И с этого времени дочка и внучка меня со двора выпускали с трудом, не давали ключ от калитки. А 20 апреля 2016 года дочь сказала, что старый дом продает. Ну а дальше вы все знаете из письма. Все это время ко мне приезжала старшая дочь, кормила и ухаживала за мной. Отношения с младшей окончательно испортились, когда я перевел пенсию на карту в Сбербанке, как посоветовал мне полицейский, которого пришлось вызвать после очередной разборки — до этого я всегда выкладывал пенсию в общий ящик. С каждым днем становилось все хуже, а после приговора суда 15 марта она сказала, чтобы я проваливал к старшей дочке жить. И та меня забрала — от греха подальше. Так я стал бездомным.

Уважаемая «Вольная Кубань», спасибо вам за то, что еще есть куда обратиться по личному, наболевшему вопросу. Вашу газету выписываю с 1975-го, тогда еще «Советскую Кубань». Всегда отвечаю на вашу анкету в конце года — какой быть газете в наступающем, частенько откликаюсь на важные, животрепещущие темы. Ну а сейчас, похоже, вообще — край.

Я — Степан Степанович Кузнецов, участник Великой Отечественной войны, проживаю в Краснодаре, улица 2-я Линия Нефтяников, 10. Дело в том, что мне Краснодарский фонд социального страхования (ФСС) в 2018 году отказал в праве пользования санаторно-курортным лечением (при наличии медицинских показаний), игнорируя ФЗ РФ.

Обращаясь неоднократно к губернатору края по телефону через его приемную и лично заказным письмом, а также на приеме управляющего ФСС по Краснодарскому краю, получал только отрицательный ответ (отписки). Впечатление такое, что они не читали мое обращение вообще. В этих ответах нет отказа как такового, но мне сообщили о постановке в общую очередь — 22288, то есть через три и более года.

Подумайте, зачем мне и другим путевка через три года, когда живем десятый десяток: день прожили — слава Богу! Через три года, возможно (даже наверняка), некоторым ветеранам путевка и не потребуется.

Чтобы получить справку формы № 070/У для получения путевки на санаторно-курортное лечение, надо быть «относительно здоровым», таких остались единицы, и я в их числе. Могу даже похвастаться — 20 мая 2018 года мне вручили Почетную грамоту за II место в личных соревнованиях МО г. Краснодар по плаванию среди спортсменов с поражениями ОДА и по общим заболеваниям — дистанция 50 м в/с, результат 1 мин 19,45 сек. Мне нужна путевка, пока я живой и имею на это право. Это единственная возможность провести профилактику своего здоровья и чисто по-человечески хоть немножко отдохнуть от бытовых проблем. У меня очень тяжелое семейное положение. Супруга тяжело больна — она инвалид второй группы, труженица тыла, под 90 лет, нужен постоянный уход — неподвижна. Требуется планирование отпусков работающих детей для ухода за ней во время моего отдыха.

Мне кажется, Президент РФ уже отвечал на вопрос касаемо участников Великой Отечественной, кто имеет медицинские показания на санаторно-курортное лечение: инвалиды, ветераны войны обслуживаются вне очереди! Во всех медучреждениях — такие объявления. Объясните, пожалуйста, что за очередь придумал ФСС?

Если ФСС Краснодарского края настолько беден, что не в состоянии обеспечить путевками 5 (пять) участников Великой Отечественной войны, как мне сказали, подавших документы на санаторно-курортное лечение в 2018 году, то почему в других регионах в этом нет проблем — в Московской, Ленинградской областях и других регионах России — там вопрос решен. Видимо, губернаторы там не на словах, а на деле проявили заботу о ветеранах войны, выделив из своего (регионального, местного) фонда дополнительные средства ФСС на эти цели.

А надо-то не миллионы-миллиарды, а несколько сот тысяч рублей, из расчета 21 тысяча на человека (стоимость одной путевки). Повторю, что нас единицы остались.

ФСС предлагает в своих отписках самый легкий способ — отказаться от путевки и получить аж 1534 рубля 80 копеек в год (!), напоминая нам, что за 14 лет (2005—2018 гг.) санаторное лечение в наборе социальных услуг от 600 рублей увеличилось более чем в два раза. Стыд и позор. Лучше бы молчали.

Как и многие другие пенсионеры, я отказался от медицинских лекарств, потому что их, как правило, не выписывают врачи поликлиники, а посылают в аптеки покупать за наличный расчет. Здоровье дороже всего.

Я люблю свой край, в Краснодаре проживаю более 40 лет и не желаю, просто не хочу, чтобы этот вопрос решали вышестоящие власти — президент, правительство, Государственная Дума, хотя и им подумать здесь есть о чем.

И разве это наша, участников Великой Отечественной войны, вина, что мы дожили до девяноста двух и все еще хочется жить?

В 1918-м, во время Гражданской войны, когда донские хутора и станицы переходили из рук в руки, то к красным, то к белым, были расстреляны родители его отца — дед и бабушка Степана Степановича. Всю ответственность за троих детей — одиннадцатилетнего Степана, трехлетнего Иосифа и Толика, ему только годик исполнился — взяла на себя самая старшая — семнадцатилетняя Василиса и при помощи добрых людей стала определять своих братьев.

— Моего отца — Степана — отдали в батраки на другой хутор, к зажиточному крестьянину, братишку Иосифа там же, на хуторе, усыновила бездетная, добрая семья, а Толика Василиса сама воспитывала до замужества и после, — рассказывает Степан Степанович. — Отец женился в восемнадцать, а когда ему и моей маме исполнилось по двадцать — родился я. Самым трудным был 1933-й. Мама работала уборщицей в зернохранилище, приносила горсть-две пшенички — тайно в кармане, варила нам кутью. Отец работал в зерносовхозе, в птицесовхозе бухгалтером. Мы тогда переехали в город Михайловка, это под Сталинградом.

Отца в июле 1941-го мобилизовали в Красную Армию и сразу же отправили на фронт. В первые дни войны, когда наши войска отступали, он был ранен в правую руку, началась гангрена, и уже в госпитале ему ампутировали всю правую руку. Только в апреле 1942-го его выписали из госпиталя и отправили домой, в Михайловку.

Так, окончив в 1941 году семь классов, в 14 лет Степан остался в семье за главного кормильца и сразу пошел работать в птицесовхоз, где трудился отец, в зерновую бригаду, — отвозил зерно на быках от комбайна на ток. Попросился в ученики штурвального на комбайн, а потом стал настоящим комбайнером — убирал урожай, пахал зябь на тракторе. В августе 1942-го закончил учебу на курсах механизаторов при Михайловской МТС. А в октябре 1944-го — ему было 17 лет — призвали в армию и зачислили курсантом в учебно-танковый полк в Пятигорске.

50 лет — полвека — отдано службе на оборону страны. Для их 39-го танкового полка 23-й танковой дивизии война оказалась не законченной в победном 1945-м. На территории Волынской области хозяйничали украинские националисты-бандеровцы, с которыми танкисты боролись по-пехотному — с автоматом ППШ и гранатами. А в 1946-м, на военном положении, их рота участвовала в ликвидации националистического подполья на Украине: это ежедневные походы, прочесывание леса, дорог, засады… За шесть лет службы танкистом танка Т-34 добился, как и все члены экипажа, полной взаимозаменяемости: был радистом, пулеметчиком, наводчиком, заряжающим, механиком-водителем. Заметив его способность к административной работе, Степана направили на курсы по подготовке офицеров административной службы. Так вместо увольнения в запас он стал курсантом, а потом — кадровым офицером. Получив звание лейтенанта интендантской службы, в 1951-м был зачислен в распоряжение главкома ГСВГ.

А потом был Дрезден (ГДР) — заместитель начальника армейского хлебозавода по производству и технической части 1-й гвардейской танковой армии (командующий И.И. Якубовский). Кроме стационарного хлебозавода был и полевой механизированный — для выпечки хлеба в боевых, полевых условиях. Позже — начальник отдельного полевого хлебозавода 13-й тяжелой танковой дивизии в Ризе, начальник полевого хлебозавода 26-й гвардейской танковой дивизии 3-й механизированной армии в Магдебурге. После окончания Ярославского военного училища — командир по снабжению отдельного разведывательного артиллерийского дивизиона 11-й гвардейской армии Прибалтийского ВО в Калининграде (майорская должность). И снова — Польша, Чехословакия, опять Польша…

Во всех этих бесконечных походах-перемещениях всегда рядом — его любимая, мужественная, трудолюбивая, ответственная, терпеливая Катенька, его Кэт. За всю службу с переездами они поменяли более десяти квартир — сколько же на это затрачено сил и переживаний… Воспитали двоих любимых деток, ну а внучки и внуки — их настоящая гордость, радость и продолжение. В Краснодар они прибыли в начале 1976-го.

— Это было в 1934-м, когда я пошел в первый класс. Школа находилась на Центральном отделении. Однажды, пробегая утром у озера, где собирались волки на водопой, и испугавшись, что они меня разорвут, прибавил ходу так, что пятки сверкали, — улыбаясь, вспоминает Степан Степанович. — Оттуда, с первого класса, и прилипла привычка передвигаться только бегом. Всю свою жизнь — детство, юность, армию, зрелость — до сегодняшнего дня. Всю жизнь бегом, как белка в колесе.

Что «только бегом» — это я заметила даже по перемещениям Степана Степановича по редакционному кабинету, в котором они недавно столкнулись со Львом Андреевичем Строкуном. Тот уже давно с палочкой…

Так вот, приехав в Краснодар, на гражданке, начиная с 1976 года, он ни дня не сидел без дела — работал в военкомате, в автомобильном тресте «Кубанькооптранс» — инженером отдела кадров, в объединении «Краснодаррыбпром» — старшим инженером, на заводе «Промавтоматика»… И в лихие девяностые, в тяжелое, бандитское время — угоны авто, грабежи, снятие колес и прочее, — работал на стоянке автомобилей около дома сторожем. И в детских садах, и в бытсервисе… Он не мог без работы — искал любую.

Непрерывный трудовой стаж Степана Степановича Кузнецова (с июля 1941-го) — 73 года 8 месяцев. Подчеркнем — непрерывный! Можно занести в книгу рекордов Гиннесса.

Да, так бывает: в письмах — мрак, в судьбах — свет. Я про Льва Андреевича и Степана Степановича рассказала не только для того, чтобы чиновники и прочие, от кого сегодня зависят их 92-летние жизни и судьбы, прочитали и хоть немного о чем-то задумались. Хочется, чтобы об этих людях, их жизнелюбии, жизнестойкости узнали как можно больше кубанцев.

Правительство РФ еще в июне 2015 года своим постановлением № 531 утвердило этот ну просто сумасшедший по степени унижения человеческого достоинства термин — «срок дожития». Срок дожития — это ожидаемый период выплаты накопительной пенсии, другими словами — устанавливаемый государством, согласно статистике, средний срок жизни гражданина после выхода на заслуженный отдых.

Ну просто — «В последний путь!». Моя коллега так и сказала: «И жить напряжно, и сдохнуть противно со всей этой терминологией». Может, и грубовато слегка, зато не в бровь, а в глаз. И сегодняшняя наша тема — как раз о сильных людях, которые, вопреки всем терминологиям и постановлениям, не просто доживают, а — живут!

Причем оба наших героя, отчаянно борясь за элементарное право жить по-человечески, не озлобились от непонимания, от обид и унижений. Даже… мечтать не разучились!

— Я так хотел в одной из комнаток своего дома музей небольшой организовать, как моя соседка Анна Васильевна Климова, — рассказывал Лев Андреевич Строкун. — Она отвела одну из четырех комнат своего дома под музей боевой славы, в котором около двухсот экспонатов о Великой Отечественной, большинство историй — о пашковчанах. У меня очень много исторических экспонатов — начиная с фотографий отца, да и книги редкие я собирал, в том числе и по лесному хозяйству Кубани. В общем, небольшой такой музей природы и истории…

Если вы заметили, в части, касающейся Льва Андреевича, я не называю имени дочери, которая отсудила у отца дом и землю: Строкун наотрез отказался дать мне ее телефон. Может, и правильно — тут не до душещипательных бесед, похоже, дело вообще — швах… А вот прокуратуру края мы убедительно просим подключиться и проследить, как все-таки могло случиться, что 92-летний, практически слепой участник Великой Отечественной войны остался без крыши над головой?

А теперь о Степане Степановиче Кузнецове. Нонсенс, но с каждым годом участникам войны на самом деле все чаще приходится биться за каждую льготу — скидку на оплату ЖКУ, бесплатный проезд, обеспечение жильем… В теории у участников войны есть право на бесплатный санаторий, на практике — письмо С.С. Кузнецова. Степан Степанович рассказывает, что осенью прошлого года он проходил курс лечения в санатории «Жемчужина» (это Кабардинка), так там на тысячу с лишним человек он оказался единственным участником Великой Отечественной.

Их на самом деле совсем мало остается, наших уважаемых, дорогих участников войны на кубанской земле. Только вот почему Краснодарский край — земля всемирной Олимпиады и футбольного мундиаля, один из лидеров всевозможных рейтингов, определяющих уровень социально-экономического развития, ведущий, процветающий регион страны — с таким беззастенчивым равнодушием относится к проблемам участников Великой Отечественной?

Ольга ЦВЕТКОВА.
Раздел : Общество, Дата публикации : 2018-08-16 , Автор статьи : Ольга ЦВЕТКОВА