Случайности много раз спасали жизнь молодого связного под Краснодаром и в других местах края

ПАМЯТЬ СЕРДЦА — СВЯТА! 12 февраля, в юбилейный день освобождения Краснодара от немецко-фашистской оккупации, город будет чествовать своих освободителей: в честь торжественной даты изменены сроки церемонии вручения знака «Почетный гражданин Краснодара» (обычно вручение проходит в День города). Принято решение о присвоении этого звания четверым освободителям города, среди которых — Степан Степанович Моргун.

…Звоню, чтобы договориться с ветераном о встрече, и думаю: к телефону подойдет сам Степан Степанович или кто-то из родных? Подходит… журналист съемочной группы одного из телеканалов: сейчас ветеран занят. Хорошо. Перезваниваю позже, беспокоясь: не отдыхает ли в это время защитник Краснодара после приема журналистов? Нет, не отдыхает. Он даже интересуется, почему же не сегодня мы хотим приехать. Нет, не устал. Ну тогда выезжаем!

Наши ветераны — поразительные люди. Поражающие. Мы до конца даже не понимаем, насколько уникально это военное поколение. Степану Степановичу сейчас 93 года — Победу отпраздновал в 21 год. Он встречает у двери, называя по имени (порой, общаясь по телефону, я обнаруживаю, что уже забыла имя человека, который представился в начале разговора). Надевает пиджак, увешанный орденами и медалями, и подробно, с деталями, называя номера частей, фамилии командиров и населенные пункты, рассказывает о том, что было 75 (!) лет назад… О том, что подумал, что хотел сделать, в чем не сдержался, когда и как повезло.

А везло не один раз. Можно даже сказать, постоянно.

— До войны я жил в Каневской. В 41-м было уже 16 лет. Окончил девять классов, к девочкам бегал. Пришел домой на рассвете, уснул, брат будит (родители умерли еще в 33-м году, в голод): «Вставай! Война началась!». Какая война? С кем война? Германия напала на Советский Союз? Да что они, с ума сошли? Моська какая-то напала на Советский Союз, который на карте — громадина! Да разобьем сразу… Мы, мальчишки, тогда все ждали, когда пойдем в армию. Мечтали об армии. И вдруг война. Отправились в военкомат проситься на фронт. Но нам очень вежливо ответили: еще рановато. Вы подменяйте отцов и братьев, помогайте работать в тылу. Если нужно будет — призовем.

В июле 1942 года повестка: 28-го явиться для отправки на фронт. А пришла она после 28-го. Прибыли мы — двести человек со всего района. Двое суток ждали в парке, повели нас в сторону Кущевки — а она уже сдана. Вернулись. Опять ожидание. На второй день приходит офицер, с ним 20 бричек: отправляемся в Краснодар, на сборный пункт крайвоенкомата. Офицер впереди ехал на грузовой машине, в которой вез военные архивы: уже было известно, что немец займет станицу.

Когда остановились на ночь, он рассказал, куда надо добраться (развилка дороги на Динскую и на Краснодар) и уехал в город. Мы две ночи на подводах плетемся. Приехали — светать стало. Летят три немецких бомбардировщика — очень низко. Отбомбили Сенной рынок, как мы узнали позже, и обратно полетели. Ни одного выстрела по ним не было сделано. Скорее всего, уже никого и не было. Подъезжает наш офицер, говорит, что 5 августа немцы вошли в нашу родную Каневскую. Вошли — не взяли. Некому было встретить их с оружием.

…Мобилизация буквально за два дня до оккупации станицы — что могло стать с подростком, окажись он под немцами? Возможно, концлагерь... Дорога в Кущевку и обратно, подводы в крайвоенкомат, которого, кстати, уже и не было на месте... 30 человек с той развилки уезжают в Краснодар, в том числе Степан, потому что поехали только те, кто умел запрягать, — об оставшихся потом ничего никогда не было слышно… По той дороге примерно в то же время отходила 339-я дивизия на Копанской, а следом за ней — немцы. Если бы безоружные мальчишки оказались на пути нацистов?..

Уже ночью, приехав из Краснодара с бричками (на заводе «Октябрь», где сейчас ТРК «Галерея», оставалось много новых бричек — надо было, чтобы немцам достались не все) за город, офицер стал по одному оставлять мальчишек «на месте службы» — в темноте (чтобы немец не видел) никому ничего не было понятно. Последним определил Степана. «Что это за место?» — спросил тот у одного из солдат. «Копани». — «Немец далеко?» — «Далеко, спи».

Утром оказалось, что немец совсем близко. Узнал, что попал в роту связи 1133-го стрелкового полка 339-й Ростовской дивизии. Получив старую, еще дореволюционную винтовку и неполный комплект обмундирования (все, что было), здесь, в хуторе Копанском (сейчас в черте города), узнал, что такое обстрел минами. Но они падали далековато. Сразу парня посылают с пакетом в штаб, дают лошадь. Только проверил подпруги и уже взялся за седло — совсем рядом прошла пулеметная очередь. Даже замешкался — ехать, когда здесь командир в опасности? «Скачи!!!» На этот раз повезло всем — никого даже не задело.

И погнал. Иногда придерживал. На подъезде в лесочек — гул: низко и ровным строем тройками, как на параде, идет армада немецких бомбардировщиков. Насчитал 50. Смотрит, а сам продолжает путь: «Ну что, из-за меня одного эта армада будет бомбы, что ли, тратить?». А самолеты, пролетев вперед, развернулись и начали бомбежку лесочка. Ох что было... Закончилось все совсем немного не доходя до Степана. Как улетели, сел на лошадь, потихоньку, чтобы она не покалечилась, поехал: воронки, глыбы земли — август, земля как камень. Если бы проскакал на минуту дольше, попал бы под бомбежку.

Увидел курган с вышкой — и офицер спускается. Тот прочитал, расписался на конверте — скачи обратно.

— Я не выдержал даже: немцы отбомбили-то пустую дорогу в лесу! Никого там не было! А он: «Вечером там наш штаб дивизии был, ночью комдив поднял всех по тревоге и вывел за эту высоту… Если бы не вывел — тебе бы не с кем было разговаривать». Возвращаюсь обратно. Довольный такой: первый день службы — и удачно все. Скачу по лесу — слышу: «Стой! Слезай! Давай лошадь». Дают котелок с кашей: «Ешь!». Только тогда до меня дошло: это ж старшина нашей роты! Идет отступление, уже далеко прошли от места ночевки, и он меня увидел и остановил, чтобы к немцам не ускакал… Стали догонять батальоны — те уже пошли на Елизаветку. Был план отступать в горы — дивизии только сформированные, ни танков, ни артиллерии, ни черта не было. Против немцев значительно уступали технически. Расчет был такой: в горы уйдем — немец за нами не пойдет. И точно.

В начале 1943-го стали поджимать немца, наша дивизия влилась в 56-ю армию. Получили приказ взять станицу Ставропольскую и выйти на Абинскую, перерезав железнодорожную и автомобильную дороги, и держать оборону. Полк наш вышел на дороги. Эта изоляция немцев, конечно, помогла в феврале взять Краснодар.

После этого освобождение пошло легче. Ахтырскую взяли, переночевали первый раз за сколько времени под крышей. Пошли к Абинской — холодно, грязно, дождь, подмораживает, мы в поле. Почти месяц ее штурмовали! Потом, на исходе февраля, наш комбат приказывает: выдвинуться ползком как можно ближе к немцам и в 12 ночи атаковать. Подползли — метров за сто. Стрелял немец день и ночь. Лежим, а часов ни у кого нет. Прибегает посыльный: уже 12.15! А немцы, видать, как раз заметили нас, стрелять стали невыносимо. Незаметно атаковать не получится — получили приказ отойти назад. Через день — приказ взводу атаковать ночью внезапно эту же высоту. Что бы ни было — атаковать… А во взводе 10 человек! Подползли мы. Лежим. Приказ «В атаку!» — встали. Тишина. Ни одного выстрела. То стреляли без остановки, а здесь тихо. Каждый из нас ждет, что вот сейчас как рубанут пулеметы. Тихо. У нас нервы не выдержали: я первый бросил гранату, потом и другие. «Ура!» — прыгаем в немецкие окопы. Ни одного немца нет! Командир взвода: «Бегом сообщи командиру батальона, что мы высоту взяли без единого выстрела». Сообщил. «Двигайтесь на Абинскую, но сильно не углубляйтесь, чтобы не попасть в засаду». Идем — тишина. Три домика на переднем крае стоят. Стучим — молчок. В третьем женщина отвечает: «Кто там?» — «Свои». — «Ой, миленькие вы мои, мы вас так ждем!». Оказалось, немцы час назад ушли. На переднем крае целый месяц прожили две женщины, пятеро детей и старушка с дедушкой...

Меня опять погнали: беги доложи — мы в Абинской! Бегу — тишина. Вышла луна — увидел группу: оказалось, наши разведчики. Когда доложил своим — не поверили: «Вы где были? Заблудились? Целый месяц Абинскую штурмовали, а здесь смотри: один взвод пошел и без боя занял!» — «Да я уже в хате был, тетка меня угощала кукурузной кашей! В Абинской!» — «Берегитесь окружения — беги обратно». Предупредили, что поле должно было быть заминировано. А я опять через высотку обратно той же дорогой: все нормально же. Стал уже спускаться. Один солдат пошел следом. Только я спустился с высоты — слышу взрыв. Значит, он попал на мину. Потом сказали: мин было столько — все поле в них. Так взяли Абинскую. Есть у меня книжка — пишут: при взятии Абинской был массовый артиллерийский обстрел. Неправда! Стрельбы не было! До этого — что ни день, то стреляли. Нам просто повезло.

Пропустим достаточно большой период из рассказа. И снова скажем о спасении. Степана и живого землей закапывало — отпустила она его на белый свет.

— За Крымской была балка смерти. Окопов мало, не хватает, очень неудобно. Пошли танки. В один пробую — а там уже трое, я самый верхний. Не пойдет. Лег в другое место. Этот окоп танк засыпал — и мне перепало, но я в стороне был. Руку вытащил, разгребаю. Чуть пошевелишься — сразу всего обхватывает, земля все плотнее и плотнее, даже двинуться не можешь. Еле я разгреб все одной рукой, вылез и к ребятам тем, давай раскапывать. В это время команда «В атаку!». Нельзя не бежать, бросаю их. Не получилась эта атака, отошли обратно. Я говорю командиру: «Здесь три человека!» — «Ну что же, мы сначала откапывать будем, а потом снова закапывать… пусть лежат…».

Все равно мы прорвали «Голубую линию» и пошли очищать оставшиеся станицы. Уже такого сопротивления и не было. У Сенной вдруг открыли массовый огонь и огнеметы… Но взяли и Сенную, и Запорожскую. На этом закончилась война на Кубани. Нашей дивизии присвоили звание Таманской — стала называться «Ростовская Таманская Краснознаменная стрелковая дивизия».

Мы стали готовиться к высадке десанта в Крым. Инструктаж проводил комбат капитан Когиновский — все продумал заранее и объяснил, что делать. Удивительно было — он никогда матом не ругался. Даже на немцев! Звонит командиру минометной роты — я рядом был и слышал: «Ваня, посмотри на поле — видишь кустарник? Левее на 50 метров в низинке минометы немецкие стоят, безобразники! Они нам мешают! Обстреливают нас постоянно. Брось им десяток «огурчиков!». Это его самое ругательное слово было — «безобразники».

И очень, очень тепло Степан Степанович рассказал о послевоенных поездках в Керчь. Он уже давно один из немногих живых освободителей города — в прошлом году ездил в апреле на празднество (в 92 года!). Краснодарского ветерана гостеприимно встретили, выделили машину и сопровождающего во время поездок по местам боев, организовали все в течение нескольких дней, чествовали.

— Когда были в Керчи, увидел: лежит на столе письмо. Конверт, не угольничек — а конвертов у нас уже давно не было. Откуда он мог взяться? Обратный адрес — Германия. Оно открыто. Вынимаю: «Здравствуй, мамочка». Многое цензура зачеркнула. Дочка пишет: «Мамочка, ты не беспокойся, мне здесь хорошо, но знай, что мы с тобой больше никогда не встретимся» — и так на каждой странице. На последней: «Мамочка, прощай». Подумал, что такое письмо только в музее надо хранить, чтоб доказать, как «хорошо» было в Германии. Но если меня убьют — похоронят ведь вместе с ним. Оставил на столе.

…После войны окончил училище, послали в Германию разбирать барак, где наши пленные были, и лес пустить на оборудование стрельбища. Солдаты работают — я пошел осмотреть лагерь. При входе — большое здание, в котором только столы, обитые алюминиевыми листами. Думаю: зачем они? Дальше — дворик. Огороженный, внутри — копна женских волос. Вторая рядом — обувь. Ворота в следующий дворик — три печки, даже не печки — вымощены три бетонные горелки, к ним подведены трубы газа. И три как будто ширмы с отверстием в верхней части. Заводили колонну людей, которые по очереди становились к ширмам, в них стреляли. Человек падал на каталку, его отвозили к горелке и сжигали. Сразу три потока… Уголь от сгоревших — в машины и на поле, удобрять. Люди стоят, все видят. Как одного убили и сожгли, командуют: следующий становись. И сопротивляться — как? Стоят и смотрят, как очередь подходит… Как вы думаете, может человек выдержать такое испытание? А тот большой зал со столами, потом мне рассказали, — это для того, чтобы у пленных брать органы для своих раненых и кровь. Особенно ценилась детская кровь. И в печь. Та дивчина, видно, и говорила, что больше не вернется, потому что ее сожгут. Вот что такое фашисты.

— Наша дивизия в 45-м году встретилась с американцами на Эльбе 3 мая. Конечно, радости было — боже мой... И у них и у нас. Прошел митинг — первым выступил командир американской дивизии, говорит: «Теперь наша задача — беречь мир!». Он поздравил, признал, что победа — это наша заслуга. Наш командир Василенко тоже выступил и сказал, что дивизия внесла значительную лепту в победу. Но сюда дошли не все — несколько тысяч не дожили до победы. «Мы клянемся — будем вечно помнить! Нас не станет — наши дети будут помнить». Вечно помнить… Мы выполнили это — ездили на захоронения. Сначала группой. Потом я один остался. Проведываю. Все братские могилы и у нас и в Крыму поддерживаются в хорошем состоянии, чистота, порядок...

* * *

Еще много о чем рассказал Степан Степанович. И с шутками, и с горечью. Как даже водка не согревала февральским утром, после ночи, проведенной в поле под дождем и снегом без еды и воды. Как уже после войны узнал он о героическом Кубанском казачьем корпусе, об атаке которого под Кущевкой говорили по радио.

А начали разговор, собственно, мы вот с чего. Ветеран очень часто общается со школьниками и журналистами. Приходилось и в Ростов ездить — воевал в Ростовской дивизии... В самом Ростове из нее уже никого в живых не осталось.

— Был один сын полка — и того уже нет… Звоню, жена его отвечает: «А Витя умер»… Медсестра там жила. Как еду в Ростов, захожу к ней — встреча однополчан. Звоню, а женщина мне отвечает: «Бабушки уже нет». Девчонкой была. В Краснодаре из нашей дивизии уже давно никого — а сразу после войны, как расформировали, жили человек 30. Сейчас — все, время идет. Природа дала нам немножко жизни на земле. А мне уже 93 года… Еще 93, точно знаю, не проживу...

Дорогие наши ветераны! Живите. Как нам без вас? Без вашей силы. Без вашей веры в жизнь и в торжество справедливости. Без вашего стремления помочь друг другу. Без вас, помнящих тех, кто был рядом, исполняющих свои клятвы. Мы еще толком не научились слышать вас. Мы не вполне прониклись той клятвой на Эльбе, когда многие были живы, молоды, сильны, а впереди ждала большая мирная жизнь. 75 лет вы храните память обо всех погибших, даже если не знали их имен. Вы все помните. Нам тоже надо всегда помнить.
Раздел : Страницы истории, Дата публикации : 2018-02-10 , Автор статьи : Наталья КУЛАКОВА