(Продолжение. Начало в номерах за 4, 11, 18, 25 июня, 2, 9, 16, 23, 30 июля, 6, 20 августа)

Однажды о репрессиях мне поведал сам Вышинский. Дело было так. Я дежурил в Представительстве СССР при ООН в выходной день. Вышинский работал в кабинете. Он вообще не признавал выходных и работал практически без отдыха. Так вот, приглашает он меня к себе и говорит: вот номер «Вашингтон пост», здесь есть статья обо мне. Прошу сделать перевод. Я быстренько перевел, а там речь шла о деятельности Вышинского на посту прокурора, и приношу к нему. Он спрашивает: ну и что? Я не понял вопроса, молчу. Он опять: и как ваше мнение? Тут я сообразил, что он требует дать оценку материалу, и ответил, что в статье идет речь о его роли в московских процессах. После беглого просмотра перевода его вдруг понесло. Он мне прочел лекцию о том, что осужденные во время этих процессов, где он выступал обвинителем, были врагами народа. Закон требовал их разоблачения и наказания. И мы это сделали. А эти писаки все врут, что, мол, пострадали невинные политические противники. Нет, это были враги самой справедливой революции. Поймите, убеждал он меня, что советское правосудие является родным детищем Советского государства, плоть от плоти и кость от кости (так и сказал — «кость от кости», я это потом записал) нового социалистического общества. Оно служит интересам народа. Тем более что в государстве диктатуры пролетариата не может быть диктатуры формального права. Ни суд, ни уголовный процесс не стоят, никогда не стояли и не могут стоять вне политики.

Естественно, я не понимал, как реагировать, и счел за благо молчать. Увидев в моем лице покорного слушателя, он перешел к размышлениям о том, что такое вообще революционное насилие. Он стал горячо убеждать меня в том, что репрессии — это неизбежное следствие любой радикальной революции, более или менее жестокое в зависимости от степени сопротивления не вошедших в правящее меньшинство бывших революционеров и противоборствующих контрреволюционных сил, а также решимости революционных вождей во власти. Из этой неизбежности и возникают принципы революционной законности и объективного вменения вины. Когда каждое деяние (действие либо бездействие), объективно не полезное для целей революции, объявлялось враждебным, а лица, его допускающие, становились врагами народа и подвергались репрессиям. К числу подозрительных относились даже те, кто открыто не выражал веры в успех великой революции. И даже те, «кто на публике не так лучезарно улыбался», по-мальчишески подумал я. В этот день и после он эту тему больше не затрагивал. А вскоре этот несомненно очень одаренный, не по-дипломатичному задиристый человек умер. Недруги тут же начали всячески поносить и пинать «мертвого льва», в том числе распуская слух, что умер Вышинский во время утехи с секретаршей. Это неправда.

О том, как сам Вышинский оценивал личную роль обвинителя и как, по его мнению, непросто она ему давалась, оставила свидетельства переводчик МИД Татьяна Кудрявцева. «Это был крупный юрист и, как все юристы, сверхпедант. При том, что он был жестким, это был интересный человек, образованный, блестящий политик. После долгой беседы с бывшим послом Дэвисом (посол США в СССР в 37—48-м годах, автор книги «Миссия в Москву»), во время которой посол отметил блестящие выступления Вышинского на процессах против Бухарина, Каменева и Зиновьева, министр попросил меня задержаться и, меряя шагами кабинет, целый час рассказывал о том, как он, готовясь к процессам, не спал ночами, мучился, так как в соответствии с предъявленным обвинением должен был требовать для подсудимых смертной казни. Ведь многие были его товарищами по совместной работе. Но они стали врагами народа и поэтому должны быть сурово покараны. Очевидно, это была попытка объяснить свои действия, придать им достойный вид».

А вот как сам Джозеф Дэвис (в прошлом блестящий адвокат) вспоминал о процессах конца 30-х годов и роли Вышинского в их проведении. В марте 1938 года он пишет дочери: «Процесс над Бухариным и другими «идеологами» — это ужасающая судебная, психологическая и политическая драма. На процессе обнажились все основные пороки и слабости человеческой натуры — эгоистические устремления в их наихудшей форме. Вырисовываются контуры заговора, который чуть не привел к свержению правительства.

Как бывший адвокат я внимательно следил за ходом процесса. Прокурор Вышинский, по моему мнению, очень похож на Гомера Каммингса (прокурор и министр юстиции в правительстве Рузвельта) — такой же спокойный, бесстрастный, рассудительный, искусный и мудрый. Как юрист я был глубоко удовлетворен и восхищен тем, как он вел это дело».

«Во время процесса, — продолжает Дэвис в другом письме, — я беседовал чуть ли не со всеми членами здешнего дипломатического корпуса, и все они, за одним только исключением, держатся мнения, что на процессе было с очевидностью установлено существование политического сообщества и заговора, поставившего себе целью свержение правительства. В ходе ежедневного знакомства с показаниями свидетелей, их манерой давать показания, по моему мнению, совершенные обвиняемыми преступления были доказаны… По общему суждению тех дипломатов, кто присутствовал на процессе, с полной очевидностью установлено существование значительной по своему характеру политической оппозиции и серьезного заговора, что в какой-то степени проясняет непонятное развитие событий в Советском Союзе».

В еще одном письме Дэвис как бы подводит итог своим наблюдениям: «Итак, сомнений больше нет — вина заговорщиков уже установлена признанием самих обвиняемых… И едва ли найдется зарубежный наблюдатель, который бы, следя за ходом процесса, усомнился в причастности большинства обвиняемых к заговору, имевшему цель устранить Сталина».

И тому же Дэвису принадлежит следующий ответ во время выступления в Гарварде накануне войны на вопрос о наличии в СССР нацистской «пятой колонны»: «Ее больше не существует — все расстреляны».

Свидетельства известного американского юриста и дипломата Джозефа Дэвиса представляют интерес по нескольким причинам. Во-первых, для оценки мастерства Вышинского в процессах как юриста. Она — превосходна, считает американец. Во-вторых, для оценки организации самого процесса и виновности обвиняемых. Могут возразить, что некорректно ставить вопрос о виновности тех, кто Верховным судом уже реабилитирован. Но им есть что возразить. Разве не вы до сих пор на всех углах твердите, что советско-российскому суду доверять нельзя? И заметьте, это произошло в период хрущевского разоблачения культа личности главного «организатора» процессов — Сталина. В-третьих, они также важны для понимания того, можно ли ставить на одну доску режимы Сталина и Гитлера, как это все чаще пытаются изобразить недруги нашей страны. Напомним, Дэвис до занятия должности посла был одним из матерых адвокатов США. Поэтому Рузвельт направил Дэвиса сначала послом в СССР, а потом в Германию с миссией оценить обстановку на местах и подготовить для него предложения о том, с какой из этих стран можно будет иметь дело в случае начала войны. Дэвис сделал вывод в пользу Советской России. Как известно, так потом и случилось: демократы Дэвис и Рузвельт выбрали Сталина и вместе с ним разгромили бесчеловечный гитлеровский режим. Кстати, о книге Дэвиса «Миссия в Москву» Рузвельт написал: «Эта книга — явление, она на все времена». Следовательно, ее выводы, в том числе о процессах и сущности сталинского режима, и оценки величайшего президента США подвергать сомнению оснований нет.

Однажды, каким-то чудесным образом, судьба предоставила мне случай задать вопрос внучке Дэвиса о том, что ей известно из политической истории СССР о Вышинском. Она ответила: «Он выполнял трудную и важную работу прокурора на процессах конца 30-х годов. И это был выдающийся сталинский дипломат».

Действительно, на самых важных и открытых судебных процессах подсудимыми проходили уже не лидеры и сторонники всего-навсего «оппозиции», как нередко утверждали и утверждают до настоящего времени их сторонники и сочувствующие, а руководители и участники различных подпольных троцкистских антигосударственных структур — организаторы тайных собраний и подпольных типографий, а также участники разного рода заговоров. Поскольку их дела рассматривались Верховным судом, государственное обвинение на них обязан был поддерживать Прокурор СССР, которым в те годы являлся Вышинский. И он отважно выполнял эту работу. Его обвинительные речи являли образец логики и полемического напора. Он свободно жонглировал статьями кодексов и доказательствами, апеллировал к высшей пролетарской справедливости, революционной законности и интересам широких народных масс. Иногда допускал в отношении подсудимых язвительные или уничижительные характеристики. Как бывший адвокат, не единожды выступавший в царских судах перед судом присяжных, он не мог не знать, что такие приемы населению нравятся. Народу всегда импонирует, когда судят государственных чиновников, тем более высокого ранга — по принципу «отольются кошке мышкины слезки». Без опоры на массовое народное одобрение такие процессы были бы вообще невозможны.

До сих пор можно услышать утверждения, что Вышинский не просто обвинял, а упивался ролью обвинителя. Но кто сказал, что прокурорские речи не могут быть страстными и такими же цветистыми, как и выступления именитых адвокатов — их процессуальных оппонентов? Именно в связи с этими процессами Вышинского уже много лет помнят в стране и мире. Одни с ненавистью, другие с уважением за то, с какой отвагой и ответственностью он исполнял необходимую и тяжелую работу по защите дела революции.

Как ни покажется удивительным, к этому периоду Сталин, Молотов, Вышинский и их сторонники, на фоне ультралевого Троцкого с его теорией перманентной (от российской к мировой) революции, приобрели репутацию умеренных и прагматичных политиков — создателей государства нового типа, с которыми охотно имели дело и общались все большее число зарубежных деятелей, в том числе признанных интеллектуалов того времени. Таких, как американский бизнесмен Хаммер, немецкий писатель Лион Фейхтвангер, французский прозаик Анри Барбюс, английский мудрец драматург Бернард Шоу, выдающийся американский писатель Теодор Драйзер. Фейхтвангер даже посещал московские процессы и слушал, как ведет Вышинский допросы подсудимых, свидетелей, выступает с обвинениями. По возвращении домой он написал об СССР вполне благожелательные отзывы. Хотя на встрече со Сталиным высказал неодобрительное удивление по поводу многочисленных бюстов вождя. И еще больше удивился, когда Сталин ответил, что ему и самому неприятно видеть этого усатого типа. В книге «Москва 1937» Фейхтвангер подробно описал первый московский процесс. При этом проницательный германо-еврейский писатель не заметил никаких нарушений прав подсудимых — «уверенных, хорошо одетых, упитанных, с газетами в карманах пиджаков джентльменов». Анри Барбюс по итогам поездки в СССР написал первую биографию Сталина.

В своих материалах о стране гости признавались, что их восхищает прогресс в образовании и индустриализации. А репрессии они оценивали как жестокий и неизбежный, но побочный результат революции.

И совсем мало кому известно, что многие годы именно Вышинский вместе с двумя советскими лидерами Сталиным и Молотовым принимал активное участие в разработке и реализации внешней политики СССР в качестве первого заместителя, а потом министра иностранных дел и постпреда в ООН. Практически неизвестна широкой публике и его решающая роль в подготовке и проведении Нюрнбергского процесса над главными немецкими военными преступниками. А ведь именно он был председателем комиссии Правительства СССР по подготовке и проведению процесса.

(Продолжение в следующий четверг).
Раздел : Политика, Дата публикации : 2015-08-27 , Автор статьи :