Как о всякой большой творческой личности, разносторонне и щедро одаренной, о Викторе Гончарове, поэте, графике, резчике по дереву и по камню, живописце, можно и нужно написать полновесное и глубокое исследование. А мне в этом кратком слове хотелось бы еще и сказать о дорогом мне человеке, земляке-краснодарце, ученике родной мне 28-й школы, старшем друге моем на протяжении стремительных и долгих пятидесяти лет, с памятных для меня осенних дней 1946 года — начала нашей дружбы...

…Случайно как-то летом меня пригласили выступить в одном концерте с гастролирующей по нашим южным берегам компанией московских литераторов и музыкантов. Конечно же, были гитары и безмотивные песни... И вдруг под весьма приемлемую мелодию прозвучали речитативом знакомые строки... Да ведь это мой любимый «Дождь» Виктора Гончарова! Исполнители с достоинством восприняли аплодисменты. Получилось так, что это чуть ли не собственность их бардовского репертуара, чуть ли не их творение, столь отличающееся от всего остального... И тогда, не дожидаясь своей очереди выступать, я рассказал присутствующим и об авторе стихов, и о наших с ним друзьях, и о нашей тогдашней жизни, и о маленькой тесной квартирке в Краснодаре, в жактовском домике по улице Кирова, 111, и о маме Виктора Надежде Тимофеевне, не жалеющей материнского тепла для многочисленных скитающихся и нуждающихся в таком тепле собратьев ее сына по перу, — о тете Наде, как ее называли, и о сердечной сестре поэта Валечке, вместе с мамой своей не жалеющей для людей ни крова, ни хлеба в то нелегкое послевоенное время. Я вспомнил и о том, как в 1947 году за скромным застольем, глядя в небольшое оконце, орошаемое летним дождем, впервые услышал: «Я сегодня — дождь. Пойду бродить по крышам». Это, собственно, и стало моим выступлением на той творческой встрече.

Я сегодня — дождь.

Пойду бродить по крышам.

Буйствовать, панели полоскать.

В трубах тарахтеть и никого не слышать,

Никому ни в чем не уступать.

Я сегодня буду самым смелым,

Самым робким — буду сам с собой!

Разноцветным, синим, рыжим, белым —

Радугу открывшим над рекой!

И никто меня держать не будет,

Разве что, штанишки засучив,

Детвора курносая запрудит

Ржавых крыш упругие ручьи.

Я сегодня — дождь,

И я ее поймаю!

Зацелую золотую прядь.

Захочу — до самого трамвая

Буду платье плотно прижимать.

Буду биться, падать на ресницы,

Молниями сам себя терзать!

Буду литься на чужие лица,

Буду злиться на свои глаза.

Я сегодня — дождь...

Уйду походкой валкой,

Перестану, стану высыхать...

А наутро свежие фиалки

Кто-то ей положит на кровать.

Виктор вошел не только в мою жизнь, но и в жизнь моей семьи как близкий и родной человек, стал любимцем очень требовательной к людям моей мамы Евфросинии Кирилловны на все годы ее жизни.

Он был по-особенному обаятельно лукав, он любил по-мальчишески поозорничать. Однажды я увидел, как он шел в Краснодаре по улице Красной в широко распахнутом пиджаке, в какой-то пестрой рубашке. На него, улыбаясь, оглядывались прохожие. Подойдя ближе, я понял, что поверх своей обычной рубахи он заправил под пиджак и за пояс большой неразрезанный типографский лист с водочными оранжево-черными этикетками. Вот и красовались у него на широкой груди многочисленные «Водка», «Водка», «Водка»…

Вспоминается и то, с каким юмором и с какой находчивостью Виктор не раз гасил готовый вспыхнуть конфликт. Так, во время беседы небольшой группы ведущих кубанских литераторов в ЦК КПСС на Старой площади мой спор с руководящим деятелем идеологического отдела ЦК обрел нежелательно острый характер. И тут Виктор достает из своего объемистого портфеля и ставит на стол курьезную, вырезанную из твердого древесного корня человеческую фигурку, согбенную под тяжестью сумы на плечах, и лишь с ему присущей ослепительной, чисто гончаровской улыбкой провозглашает: «А это Бакалдин под грузом кубанской литературы!» Все засмеялись...

Напряженность ушла... Разговор обрел неофициальный, доверительный характер...

Он совершал добрые поступки как-то мимоходом, не придавая им значения. В один прекрасный день он выложил из красной бархатной материи на столе в нашей квартире по улице Чапаева мраморный бюст античной богини изумительно тонкой красоты, по фантастической случайности им обретенный. Это было творение резца самого Жана Антуана Гудона, и его сейчас можно видеть в Краснодарском художественном музее со скромной табличкой «Дар поэта В.М. Гончарова». Безвозмездный дар родному городу от его верного сына. Он, собственно, единственный из литераторов-кубанцев, постоянно обитавших в Москве, не парадно и вельможно, а по-житейски буднично, заинтересованно и кровно был связан со своим городом, со своим краем, со своими товарищами по перу. Краснодар всегда был городом его мамы, его сестры Валечки, его друзей, его главным в жизни городом…

Как-то теплым осенним вечером у себя на веранде во дворе по улице Шаумяна, 77 мы, чаевничая семьей, вдруг разглядели фигуру Виктора, идущего по кирпичной дорожке меж цветников. На нем была вельветовая домашняя пижама, легкие, тоже как будто домашние туфли. В руках сумочка.

Взойдя на крыльцо, он громогласно объявил: «Вот и я… Повздорил с Наташкой, взял и прилетел…». Мама моя заахала: «Из Москвы?! Так вот, никого не предупредив?! А мама твоя знает?! А Наташа знает?! Да ты с ума сошел!». Телефона у нас не было, и мама велела мне сейчас же идти на переговорную и сообщить Наташе, что Витя в Краснодаре, а беглецу посоветовала тот же час идти к маме и к сестре… Вообще-то Виктор очень любил свою семью: жену Наташу и двух дочурок, свою уютную квартиру на Ленинском проспекте, напоминавшую художественный музей.

Пишу о том далеком курьезном случае, и не верится, что так вот просто можно было взять и прилететь из Москвы в Краснодар, как на трамвае приехать.

…Многое и многое можно вспоминать и вспоминать. И творчески серьезное, и житейски грустное, и молодо озорное. Все это живет в стихах Виктора Михайловича Гончарова, все это зримо предстает в его оригинальных изваяниях из дерева и камня, все это — в искрометных, стремительных линиях его рисунков.

Но для меня еще дорого и важно то, что в сей действительности бесчисленных античеловеческих духовных превращений, в хаосе вероотступничества, клеветы и охаивания прошлого мой старший друг был неизменен в своей любви и нелюбви, что мы с ним жили одной с народом болью.

На особо любимом мною одном из последних фотопортретов работы замечательного фотохудожника О.И. Галушко Виктор Михайлович Гончаров печально и мудро задумчив. Но каким же веселым я помню его среди друзей! А круг его краснодарских друзей был неизменен: прозаики Александр Панферов и Владимир Монастырев, поэт Виктор Подкопаев, публицист Филарет Плосков и один из ближайших к Виктору людей — главный редактор Краснодарского краевого радио Борис Яковлевич Вёрткин, охотно и заботливо дающий место в эфире нашим стихам и публицистике. Что же касается чарок, тот мы их не сторонились. Не случайно в один из моих уже возрастных дней рождения Виктор подарил мне серебряную чарку, препроводив ее такими шуточными строками:

Дарю Бакалдину бокал,

Чтоб меньше из него лакал.

Дарю бокал Бакалдину,

Чтоб равнодушней был к вину.

Будь, мой друг, здоров.

С любовью

Виктор ГОНЧАРОВ.

Кстати, именно из этой чарки я около тридцати лет тому назад выпил свою последнюю по сей день стограммовку. Но все это сугубо личное…

Многостороннее творчество Виктора Гончарова, настоящего писателя и художника, ждет своего глубокого и развернутого исследования. Ведь не дождалось и теперь уже не дождется почетного, заслуженного пристанища, своего постоянного места жительства созданное им рукотворное чудо произведений ваяния, графики и живописи. Несколько раз в Москве «добрые» ценители искусства и наживы за счет искусства похищали его работы, много раз им грозила и наконец настигла гибель, много раз его друзья стучали в двери сановных кабинетов с нижайшим прошением принять в безвозмездный дар от краснодарца-патриота сделанное им за многие годы творчества, но, увы...

Я хорошо помню, как в один еще доперестроечный год мне с женой посчастливилось побывать на персональной выставке художника Виктора Гончарова. Это было в Москве, в отданной под выставочный зал древней церквушке, выглядевшей умилительно крохотной у подножия бетонно-стеклянной плоскости высотного здания на углу Калининского проспекта и улицы Воровского (Поварской). Помещение не пустовало. Работы моего друга вызывали благодарное и душевное внимание посетителей.

Жаль, что так и не удалось показать труды нашего земляка у него на родине, в Краснодаре. А добивались положительного решения такие люди, как многолетний редактор краевой газеты «Советская Кубань» Д.П. Попович и журналист Ю.Г. Макаренко, а в давние годы — писатели П.К. Иншаков и В.А. Монастырев… Вот уж действительно, «мы ленивы и нелюбопытны». Хотя… Не перестают пришлые краеведы сочинять небылицы о нашем прошлом, в том числе и литературном. А в последнем случае все так просто. Настоящая большая художественная проза началась с исторического повествования «Порт-Артур» Александра Николаевича Степанова, а поэзия — с военной лирики Виктора Михайловича Гончарова.

Я скажу, мы не напрасно жили

В пене стружек, в пыли кирпича,

Наспех стеганки и бескозырки шили,

Из консервных банок пили чай.

Кто скрывает? Было очень туго,

Но мечтами каждый был богат.

Мы умели понимать друг друга,

С полувзгляда узнавать врага.

Свист осколков,

Волчий вой метели,

Амбразур холодные зрачки...

Время! Вместе с нами бронзовели

Наши комсомольские значки!

Да… когда нас встретит новый ветер

Поколений выросших, других,

Я скажу, что мы на этом свете

Не напрасно били сапоги!

Человек военного поколения, Виктор Гончаров буквально, а не фигурально вступил в поэзию с госпитальной койки. И первые его стихи были стихами горькой и героической правды о войне. К нему с полным основанием можно отнести слова Юрия Васильевича Бондарева: «Человек, ни разу не ощутивший смертельный ветерок осколка возле щеки, ни разу не вдохнувший удушливый хищнически-чесночный запах тола, или ни разу не видевший огненный жар раскаленного до фиолетового свечения металла, вонзившегося в землю перед ногами, или не испытавший знобящего удара первого ранения, написать о войне правду не сможет». Испытав, познав все это на себе, Виктор Гончаров нашел в душе животворные силы для светлой песни о своем народе-победителе, о родной Кубани, о святости материнских чувств, о надежности истинной дружбы, о красоте любви к женщине и об исконной, издревле живущей в нас русскости нашего национального характера.

Закончу я свое сбивчивое слово о друге его знаменитыми строками о родном ему крае.

Ты был на Кубани?

А ты побывай.

Отличные люди,

Прославленный край!

Там вечер просторный

И песня простая,

У клуба парнишек

И девушек стая.

Там примут тебя

Как хорошего друга,

Покажут, как землю

Ворочают плугом,

Как хлеб убирают,

Как стол накрывают,

Как в горнице гостя

У нас угощают.

Кубанцы на зависть

Умеют трудиться.

Там где-то саманный

Курень мой дымится —

Увитый густой

Виноградной лозою

Мой бойкий домишко

С антенной косою.

Веселые окна,

Открытые ставни,

Дымок над трубою,

Как выстрел недавний.

Люблю тебя, край мой,

Простор краснодарский,

И труд хлебороба,

И песни, и пляски,

И пыль под копытами

На ипподроме,

И яркую лампочку

В маленьком доме.

Улыбку и радость

На лицах казачьих —

Суровых и смуглых,

Простых, но горячих!

Ты был на Кубани?

А ты побывай.

Отличные люди,

Прославленный край!

Мне посчастливилось многие годы быть вместе со светлым человеком и крепко дружить с ним…

Виталий БАКАЛДИН.
Раздел : Культура, Дата публикации : 2009-11-12 , Автор статьи :