Совестью поколения, последним писателем советской эпохи стал для миллионов читателей Юрий Васильевич Бондарев. Высочайшее мастерство, с которым он раскрывает правду жизни с ее острыми социальными конфликтами, убедительность характеров героев признаны не только в нашей стране, но и за рубежом. Это писатель с мировым именем, читаемый, любимый, востребованный в наши дни. О чем бы ни писал Юрий Васильевич — о прошлом или настоящем, он всегда современен. Его творчество — камертон, по которому мы сегодня сверяем чистоту звучания современной литературы.

Главным жизненным впечатлением, сформировавшим творчество и мировоззрение Юрия Васильевича Бондарева, была и остается Великая Отечественная война. Он стал одним из первых писателей, честно рассказавших нам о самых драматических этапах войны, участником которой был.

Тот, кто не хватал зубами пороховой снег, не стрелял из орудий прямой наводкой, не замерзал в окопах, не хоронил товарищей, никогда не сможет убедить нас в правдивости своего сочинения о войне. А Юрий Бондарев знает о войне не понаслышке, вот почему такими живыми, такими настоящими стали его книги и герои. Произведения Бондарева — это не просто мемуарная военная беллетристика. Ему удалось создать художественно обобщенный образ русского солдата, вынесшего тяжелейшие, ни с чем не сравнимые испытания войны и сумевшего в нечеловеческих условиях сохранить душу чистой. Патриотизм, ненависть к врагу и беспримерное мужество героев в романе «Горячий снег», в повестях «Батальоны просят огня» и «Последние залпы» становятся залогом Победы.

Тема войны стала ключевой и в тетралогии Юрия Бондарева — романах «Берег» (Государственная премия, 1977 г.), «Выбор» (Государственная премия, 1983 г.), «Игра» и «Искушение», в которых бывшие фронтовики пытаются найти справедливость и определить свое место в жизни в обстановке напряженной общественной ситуации.

По многим произведениям Юрия Бондарева сняты кинофильмы. Он создал сценарий знаменитой киноэпопеи «Освобождение», удостоенной Ленинской премии в 1972 году.

Юрий Васильевич награжден многими боевыми наградами. В 1984 году был удостоен высокого звания Героя Социалистического Труда. Произведения Юрия Бондарева в советское время издавались миллионными тиражами и мгновенно сметались с книжных прилавков. Он и теперь остается для миллионов соотечественников любимым писателем. Но смелой, талантливой, истинно нравственной литературе в последние годы все труднее найти дорогу к читателю... Ведь рядом с произведениями Бондарева всегда явственно видна ложь тех, кого он относит к разряду «придворных политиканов». Таковы его публицистически-злободневные романы «Непротивление» (1994—1996 гг.), «Бермудский треугольник» (2000 г.), «Без милосердия» (2005 г.).

Стойкость и мужество Юрия Васильевича Бондарева, его неколебимая верность своим идеалам, нежелание «переосмысливать историю» в соответствии с новыми политическими модами вызывают сегодня тайное и явное недовольство некоторых политических чиновников и продажных «собратьев по перу». Но Юрий Васильевич Бондарев на всю жизнь остался солдатом. Он не отрекся от своих убеждений, не предал ни своих читателей, ни светлую память павших однополчан, остался на передовой, подобно героям-бойцам из «Горячего снега».

Читатели «Вольной Кубани» хорошо знают и любят произведения Юрия Васильевича Бондарева, большого и давнего друга нашей газеты. С первых по заключительные номера нашего дочернего издания — газеты «Литературная Кубань» он был ее активным автором, горячо и дружески ее поддерживал.

Один из любимых жанров Юрия Васильевича — небольшие лирические и философские рассказы — «Мгновения», в которых жизнь представлена как цепь событий, связанных между собой причинно-следственной связью. Выброси одно — и цепь разорвется. Запечатленные на бумаге, «мгновения» обращены к душе читателя: они предостерегают его от ошибок, учат состраданию и любви, утешают в горе и тоске, побуждают к действию...

«Вольная Кубань» от всего сердца поздравляет Юрия Васильевича Бондарева с его славным юбилеем — 15 марта писателю исполняется 85 лет — и предлагает вниманию читателей его новые «Мгновения», присланные нам в эти дни.

Юрий БОНДАРЕВ

Деревья растут ночью. Познание это поразило меня, и, уходя от строгой реальности, я стал объяснять странную тайну природы застенчивостью зеленых гигантов, скрывающих увеличение своей красоты, дабы не вызвать чувства превосходства над мало одаренными чудесной силой соплеменниками. И я спрашиваю себя: не домыслы ли это праздного миросозерцателя? Но как ни покажется невероятным, с детства я знаю, что деревья чувствуют прикосновение человеческих рук, поглаживание пальцами по коре, по листьям, отвечающим шелковистым шелестом и теплом. Но они, наши братья и сестры, чувствуют и насилие над собой, смертное острие топора, грызущие древесную плоть зубья пилы, пытку железом, которая заканчивается лишь тогда, когда с криком боли в сердцевине — да, я слышал, как кричат умирающие зеленые гиганты, — валятся они на землю, разбросав в стороны предсмертно вздрагивающие ветви, так падает, раскинув руки, сраженный пулей человек.

Я часто думаю, что деревья — явные свидетели человеческой истории: сколько же они видели людских судеб, бед, радостей, ненависти, счастливых и несчастливых слез. И не однажды они были свидетелями предательств, заговоров властолюбцев, буйства народных восстаний, революций, попрания правды, злорадного торжества лжи, низкого падения человека, наконец, его величия и его ухода в вечность.

Вместе с тем сколько раз алеющий воздух майского рассвета омывал гордо-прямые стволы сосен, сколько раз перед восходом солнца затихшая листва золотисто пылала на вершинах берез, сколько раз перед холодами осенние ветры укладывали толстые, приятно похрустывающие ковры под ногами в городских парках.

В первые после лета дожди происходит секретное общение между землей и небом: лепет, шуршание капель в листве, стук еще несильных струй по железному навесу крыльца, нервная скороговорка воды в водосточных трубах — это некий особый код, некий разговор, некое сообщение, недоступные нам звуки самой истории, напоминающие человеческое общение.

Июльский сад — весь в солнечном жару, весь в блеске, бликах, тенях — неподвижен, объят покоем, дремлет, утомленный избытком солнца, света, горячих испарений. И в этот сонный час, безмерно подчиненный солнцу, больно смотреть на его драгоценный блеск, от которого простая жизнь чудится легендой.

Лето быстротечно так же, как звонкая осень, в сердитом веселье мотающая среди туч верхушки деревьев, гоняющая по земле обесцененное золото. Потом недолгое успокоение ограбленных ветвей в преддверии долгого, скучного зимнего сна под толщиной белых мохнатых халатов.

И вдруг ослепляющая радостной глубиной, обещанием любви февральская синева меж неодетых макушек сада и тонкий сахарный запах снега, обилие света, оглушающий крик ворон. И какая-то весенняя сила тянет смотреть в необозримую лазурь неба, на танцующие в ее выси под верховым ветерком гибкие ветви берез, смотреть в ожидании долгих ясных дней, непотухающих закатов, прелестных птичьих голосов, как если бы впереди засияла радужная пора возвращающейся юности.

Рассказ моего старого друга

Безмолвие замершего в ноябрьской темноте дома каждую ночь было мне невыносимо, когда я внезапно просыпался на смятой, опостылевшей постели с неотпускающим сознанием, что на белом свете я совершенно один, что это в моем возрасте непоправимо до конца моих дней.

В эту ночь меня испугала непроницаемая тишина вокруг, словно толща тяжкой пустоты во всем мире сдавила мой дом, мою комнату в мансарде, не шумел на ветру сад, как бывало иногда по ночам, было безлунно, сумрачно чернело окно меж слабо мерцающих корешками книжных полок.

Я смотрел в темноту перед собой и думал о своей юности, о первой школьной любви, о войне, о смертельных боях с танками под Сталинградом, где ангел-хранитель, некая высшая сила оставила меня в живых, пронося смерть в сантиметре, порой в двух шагах от моей жизни, наказав меня только два раза кровью и госпиталем, что я называю судьбой, счастливым везением. Были ли я счастлив после войны? Я убежден: тот, кто утверждает, что счастливо прожил жизнь, достоин жалости, какую испытываем к невинной глупости. Мы упоенно считаем счастьем успех, удачу, славу, богатство, даже первую до самоотречения любовь, и мы никогда не думаем, не сознаем всерьез, не говорим и не помним, что все наше существование на земле лишь секунда в мировом времени, и эта данная нам секунда и есть так называемое счастье. Да, счастье существования, где наши грехи, радости, обиды, угрызения совести, измена, несвершившиеся надежды плывут на одной льдине, которая заметно и упорно подтаивает.

Сколько же я напрасно потратил драгоценного времени в лучшие годы своей жизни, сколько недоделал, что мог бы сделать, сколько незавершенных мыслей погасли во мне навсегда, стерлись из сознания, утратившего решимость молодости. И уже ничем не остановишь последние отсчеты данной мне секунды, доживаемой в одиночестве полузабытого ученого. Секунда, да, секунда существования...

И неожиданно сквозь толщу пустоты, стискивающей меня сожалениями и безысходностью перед близким прощанием со всем этим миром, я услышал тонкий, еле различимый звук, доносившийся снизу, с первого этажа, из комнаты покойной жены, и ледяной холод обдал, до дрожи сковал меня. Не может быть! Что это? Не может быть! Что это происходит со мной? Да, да, тоненький прерывистый звук походил на задавленный женский плач, плач моей умершей два года назад жены, будто она была жива и получила страшное известие о семейном несчастье, о том неисправимом, что должно случиться со мной, о том, что уже случилось с нашим единственным сыном… Она удерживала плач, задыхаясь от слез, и я не в силах был пошевелиться, чувствуя, что могу умереть сейчас от непосильной любви к ней, к сыну-инженеру, погибшему в автомобильной катастрофе... Что это было? Плач ее одиночества?

Потом дом погрузился в такое мертвящее затишье, что у меня прерывалось дыхание. Я хватал воздух ртом, тщетно умеряя биение сердца, неимоверным напряжением пытаясь понять, откуда так явственно мне послышались звуки безутешных рыданий моей жены, которую я любил без памяти.

Эти галлюцинации были адским наказанием без вины осужденного памятью на последние муки земного существования. Я лежал с закрытыми глазами, и в забытьи, думая о жене, молитвенным шепотом, с тоской успокаивал ее: нет, теперь не дано повториться поднебесному везению судьбы, как повезло мне на войне в моей бессмертной молодости, и скоро, очень скоро мы увидимся, два одиночества, соединенные навсегда.
Раздел : Культура, Дата публикации : 2009-03-13 , Автор статьи : Ольга ЛАТЫШЕВА