Код равновесия Александра Гикало

22 мая исполнилось сорок дней, как ушел из жизни заместитель главного редактора «Вольной Кубани» заслуженный журналист Кубани Александр Гикало. В этот день делегация вольнокубанцев возложила живые цветы на могилы Александра Петровича и Людмилы Константиновны. А сегодня мы посвящаем памяти Александра Петровича целый разворот.

«Код равновесия Александра Гикало» был опубликован в «Вольной Кубани» в связи с его 60-летним юбилеем в 2010 году. Талант Александра Петровича простирался далеко за границы газетных полос. Это и проникновенные стихи, посвященные жене Людмиле Константиновне. И серия новелл, в том числе и «Старая верба», — обращение к внукам, своего рода напутствие…

Сообщаем также, что администрациями Краснодара и Тихорецкого района поддержаны предложения коллектива «Вольной Кубани» об увековечении памяти Александра Гикало. В Краснодаре на доме, в котором он жил, будет установлена мемориальная доска и названа его именем одна из улиц. В Тихорецке также в одном из микрорайонов будет улица имени Александра Гикало, а в редакции газеты «Тихорецкие вести» уже оформлен стенд его памяти. Благодарим власти краевой столицы и Тихорецкого района за принятые решения.

Родители

Мама, Вера Михайловна, слава Богу, жива. Ей 85. И когда она говорит, что устала жить, я ей напоминаю: «Другие высланы вперед», пока ты есть, говорю, ты для меня защита, не будет тебя — буду первым на краю, так что живи. Отца Петра Кирилловича, окопного фронтовика, нет с 1991 года.

Образование

Филфак Кубанского госуниверситета. Сколько проживу — столько и благодарен буду своему факультету.

Послужной список

Так получилось, что он короткий: работа в тихорецкой газете, в политическом журнале, в газете «Вольная Кубань» на разных должностях. Вот и все.

Когда и о чем была ваша первая публикация?

Не могу похвастаться тем, что с младых ногтей мечтал о профессии, шел к ней еще школьником. Журналистом начал работать сразу, рывком: вечером редактор тихорецкой газеты Сергей Николаевич Кучер, да Бог ему здоровья, взял в штат, а наутро я отправился готовить материал для рубрики «Моя профессия» на стройку к бригадиру штукатуров. В районке как — сегодня написал, завтра вышло, а ты уже работаешь над новым материалом.

Самая недавняя неудача (потеря)

Бог милует (тьфу-тьфу, чтобы не сглазить) от невосполнимых потерь. А мелочи жизни… — я их научился переживать, вернее, относиться к ним философски: и это проходит.

Самый ценный совет, который вы получили в своей жизни

Это вычисление кода равновесия, которому научил меня мой старший коллега Георгий Артемьевич Самсонов, прошедший и немецкие, и сталинские концлагеря. Даже когда невмоготу, бери лист белой бумаги, дели его на две части: в одну ставь плюсы своего пребывания на этой земле, в другую — минусы. Плюс от того, что ты есть, что ты жив, что ты об этом думаешь, перевесит все остальное.

Самое неприятное решение, которое пришлось принимать (по работе или в жизни)

Говорить молодому человеку, что он не способен к газетному делу, после того, как сам полгода назад пригласил его в отдел. Ошибаться тяжело, не легче и исправлять ошибки.

Какую цель вы ставите перед собой в своем нынешнем положении?

Поступать так, чтобы не разочаровать ни свою семью, ни тех, кто со мной рядом на службе, ни многих, с кем сводит судьба.

Политическая ориентация

При моей профессии не считаю возможным примыкать к какой-то политической силе. Да и не чувствую в этом потребности. Партию, в которую я бы охотно вступил, еще не придумали. Это партия нормальных людей. Хотя таких вокруг меня много.

Отношение к религии

Это очень личное. Если коротко, я православный.

Жена

Люся — это все. Собственно, эти почти сорок лет с ней вместе и есть моя жизнь. Мы до сих пор не наговорились, не обсудили все темы. Бесконечна моя благодарность судьбе за этот дар.

Где встретились?

В университете.

Дети

Станислав и Лиля, моя радость, моя гордость. Достойные люди в самом разном понимании и самых разных — профессиональных и человеческих — проявлениях, хорошие дети. Спасибо им за внуков — Соню, Игоря и Олега (называю по старшинству). Сын работает в Москве на телеканале СТС — специалист в области финансов, дочь — в Краснодаре: редактор информационной программы на «Первом радио».

Каким достижением в своей области гордитесь прежде всего?

Когда случались награды за победы в творческих конкурсах лет тридцать назад, я думал: «О, значит, я уже что-то могу». Теперь, когда меня за что-то отмечают, я думаю: «О, я еще что-то могу». Это радует, потому что я знавал 60-летних журналистов, которые в этом возрасте уже ничего не могли написать.

Работа, о которой мечтаете

Мечтать в этом плане, собственно, не о чем, так как никаким другим ремеслом не владею, а свое люблю.

Собственником чего вы являетесь?

Квартира, машина. И, надеюсь, собственного достоинства.

Ощущение, которое хотелось бы испытать

Уверенность, что завтра не будет хуже, чем сегодня.

Ощущение, которого хотелось бы избежать

Разочарование.

Одним словом: каким вы видитесь окружающему миру?

Да Бог его знает — это мир должен определить, каков я, как я в него встроен и как человек, и как профессионал.

Влияние какого политика из современников испытываете в наибольшей мере?

Не скрываю: Владимир Путин. Это, правда, не мешает мне критически осмысливать все, что происходит в нашей стране, в том числе и с участием или с подачи Путина.

Самая серьезная болезнь нашей журналистики

Легковесное отношение к слову. Имею в виду даже не стилистику — это может редактор поправить перед сдачей номера. Тут главное — для чего, во имя чего ты пишешь, чего ты хочешь достичь своими газетными строками.

Автор в журналистике, который вам наиболее интересен

Профессия наша такова, что бесспорным не может быть никто. Я в том числе. Что касается авторитетов, то среди моих коллег я на недосягаемую для многих высоту ставлю Виктора Анфиногенова как по владению словом, так и по знанию предмета его творческого исследования.

Любимый афоризм

«И это пройдет».

Любимое время года

Лето.

Любимая песня

«Размокший путь» на слова Николая Рубцова.

Ваш девиз (философия, которой придерживаетесь в жизни)

Относись к людям так, как хочешь, чтобы они к тебе относились.

Любимая цитата

Две из Алена Боске: «Ну что я за человек: во мне каждый день идет гражданская война», «Вот бы пожить без самого себя в свое удовольствие».

Любимые цветы

Те, что я дарю моим жене и дочке, и им они нравятся.

Любимые духи

Лучший запах для меня — это отсутствие всякого аромата, если иметь в виду парфюмерию.

Любимое блюдо

Кусок парного посоленного, поперченного и поджаренного мяса.

Любимый спиртной напиток

Выпитый с хорошим человеком и в меру.

Любимый анекдот

Анекдотов много. Главное, чтобы смысл был. Расскажу политический. Заключительное заседание Думы перед каникулами. Председательствующий: «Так, уважаемые депутаты, промышленность мы приватизировали, землю поделили, с энергетикой определились. Надо бы и о народе подумать…» Из зала: «Да-да, душ по сто не мешало бы…».

Любимый словарь

Энциклопедический.

Любимая часть речи

Существительное. На нем, как на фундаменте, держится все остальное.

Любимое слово в русском языке

Семья.

Самый дорогой вам автограф из домашнего архива

Письмо дяди с фронта, 1943 год.

Любимое место отдыха

Любое, где спокойно и чисто.

Любимый город

Конечно, Краснодар. Это город моей юности, город, где случилось самое главное в моей жизни — встреча с будущей женой, рождение семьи, детей, обретение друзей, ну и, конечно, работа в главной газете края.

Любимое здание в городе, где вы живете

Здание бывшего пединститута на Седина, 4.

Любимый ресторан

Вообще-то это реклама. Поэтому скажу так: где официанта не видно, а блюда на столе появляются.

Любимый тост

«За Люсю».

Увлечение (хобби)

Вы не поверите, я до сих пор много читаю. В том числе современных авторов. Перечитываю и классику.

Домашние животные

Мне людей хватает. Правда, кошка Фаня прожила у нас как-то лет десять. Хотя счастливее от этого я не стал.

Любимое спортивное занятие

Рыбалка. Это тоже ведь спорт. Но привлекает меня не улов, а возможность пообщаться с самим собой.

Любимый вид одежды

Костюм с галстуком.

Если курите, то что предпочитаете

Мечтаю бросить.

Наручные часы

Доверяюсь вкусу жены и дочки. Они мне дарят.

Газета, которая является для вас наиболее полным источником информации

«Комсомолка» и «Известия» из федеральных, наша «Вольная Кубань» из краевых.

Любимый журнал

«Иностранная литература».

Любимый фильм

«Мастер и Маргарита» Владимира Бортко.

Любимая телепередача

Информационные программы. Причем на разных каналах. Интересно, как об одном и том же рассказывают разные люди.

Любимая радиостанция

«Ретро FM».

Книга, которую вы сейчас читаете

«Марш» Доктороу.

Писатель, которого вы не читали, но которого хотели бы прочесть

Марсель Пруст, «В поисках утраченного времени».

Допустим, вы могли бы получить свой портрет от любимого художника (всех времен). Кого бы вы выбрали?

Любого из русских реалистов. Скажем Шишкина. Если уж медведи у него как живые, то со мной было бы намного проще.

Очень личное, сокровенное

Солнце мое

Что на сердце легло

И тревогой и сладостью,

Не промыть ни слезой,

Ни стихом, ни вином.

Вот я вижу тебя —

И живу тихой радостью

От того, что ты есть,

Что мы снова вдвоем.

И восславить тебя,

И понять, как ты значима,

Не составит труда.

Но слова не звучат,

Когда все на земле

Лишь тобой обозначено,

И свой шаг по судьбе

Мне сверять по лучам.

Не остынуть следам —

Ты согреешь дыханием.

Не поникнуть росткам —

Не пропасть, кто любим.

Все, что было — то есть.

Вот, что будет — не знаю я,

Но уверен: все светом

Прольется твоим.

И молю я Творца

Лишь о маленькой малости:

Пусть оставит как есть

И продолжит нас — пусть.

Мне не надо вершин,

Ни участья, ни жалости.

Лишь бы светом живым

Освещала наш путь,

Солнце мое!

Молитва

Не отпускай меня, не отпускай.

За кругом рук твоих исчезнет время.

Там некому нести благодаренье

За счастья век, отпущенный тобой.

Не отпускай меня,

 не дай с тропы шагнуть.

Стежком твоим прошита поминутно

Громада лет, что прожита, сомкнута

В единый миг

 и в очень длинный путь.

Не отпускай меня,

 оставь в лучах своих,

Твоей душою выстлан общий день.

И солнца блик, и полумрака тень

Бесцветны, если жизнь не для двоих.

Не отпускай меня,

 не дай узнать границ

Своей беды и безвременья бег.

Позволь и дальше

 проторять свой след

Мне на полях твоих живых страниц.

Не отпускай меня,

 согрей, верни назад,

Если поманит холод пустоты.

Ты знаешь, в многодневье суеты

Я много не успел тебе сказать.

Загадки от дедушки Саши

Баловство, одним словом

Больше всех и выше он.

Знаем мы, кто это, —

СЛОН

Попрыгунчик, но не мячик. Знаем мы, кто это, —

ЗАЙЧИК.

У тебя глазков немножко. Знаем мы, что ты, —

КАРТОШКА.

Ты горбатый страхолюд.

Знаем мы, кто ты, —

ВЕРБЛЮД.

У тебя глаза как блюдца

И большая голова.

Знаем мы, кто ты, —

СОВА.

Он кричит «ух» ночью длинной. Знаем мы, кто это, —

ФИЛИН.

Спит подолгу, ест немножко. Знаем мы, кто это, —

КОШКА.

Ему мы тайны доверяем,

С ним жизнь свою порой сверяем. Кого берем мы первым в круг? Конечно, это

ВЕРНЫЙ ДРУГ!

Ему уже немало лет.

Он может дать любой совет

И на любой вопрос ответ.

Конечно, это —

СОНИН ДЕД.

Кто заботится о нас,

Не смыкая добрых глаз?

Кто не спит, хоть все уснули? Наша чудная

БАБУЛЯ.

Хоть и важный, но не граф. Знаем мы, что это —

ШКАФ.

Воробьи, скворцы, синички. Как зовут всех вместе?

ПТИЧКИ.

Не пройдешь туда теперь.

Значит, что закрыто?

ДВЕРЬ.

Поплывет, хоть не селедка. Знаем мы что это —

ЛОДКА.

Хвост изогнут, как подковка. И не любит он морковки. От нее воротит нос.

Знаем мы, кто это, —

ПЕС.

Ноги есть, но не бежит.

Есть спина, но не лежит. Вот такой, Соня, прикол.

Догадалась? Это —

СТОЛ!

Новелла

Старая верба

Знаешь, Соня, она тут уже одна осталась, эта старая верба. Смотри, в чем и жизнь держится: внутри вся выгорела — подожгли, наверное (не помню, чтобы от молнии горела верба), а может, просто выгнила и почернела от времени.

Сколько себя помню, она тут была. И не одна. Но тех уж не стало — и места не найдешь. А эта стоит. И ствола нет уже, так, коры пласт с одной стороны. Но, знаешь, все равно каждую весну сверху пучок веточек зеленеет. Держится.

Я много всяких книжек прочитал. И не раз встречал, как автор, пытаясь пояснее растолковать, что же такое родина для человека, вот такое дерево обязательно приплетал. То дуб, то березку, то осинку. Так получилось, Соня, что родился я в том месте, где ни дубов, ни березок, ни осинок. А только эта и другие вербы. Но кто сказал, что они чем-то хуже других? Вполне достойны стать символом. Не скажу, что я так ее не отмечаю. Иду на речку — обязательно взгляну. И что-то в этом все равно есть — не буду врать, что-то цепляет, но не настолько, чтобы мог я сказать: это знак моей родины.

Тут, наверное, дело во мне самом. Слишком рано оторвался я от этого места. Не успела прирасти душа. Подозреваю, что есть и другая причина. Не деревья же, в конце концов, и не кусты, и даже не дом, в котором ты прожил твои ранние годы, греют душу. Что-то другое, Соня, что-то другое. Я даже знаю что. Но сейчас не скажу тебе, рано еще. Толку мало, если я тебе буду объяснять, что растит в человеке человека. Ты потом сама все поймешь.

Я тебе про вербы начал. Так и продолжу. Видишь, вот эти выросли уже при моей памяти. Был такой мужичок — надсмотрщик, лесник, даже не знаю, как называлась его должность. То, что он после войны сидел в тюрьме, — знали все. Говорили, что был полицаем. Может, правда, а может, придумали. Тогда горазды были, Соня, и в тюрьмы людей прятать, и поводы для этого придумывать. Я тебе потом как-нибудь про это расскажу. Сейчас не о том. Он, этот Яструб, так его называли, смотрел, чтобы никто прибрежный лесок не вырубал. Пойдет кто-либо лозы для плетня или для корзин нарезать — а он тут как тут. Поймает — может и наказать. Как, говоришь? Не знаю я, протокол, наверное, составить, штраф наложить. В общем, все его боялись.

В его заботах значился и этот бугор, дамба, как его здесь называют. Насыпали ее давно-давно, вручную, чтобы защищала хутор от наводнений. Это сейчас реку перегородили разными плотинами: большая вода пошла — загоняют ее в водохранилище. А тогда начинает весной таять снег в горах да дожди пойдут — и полилось из берегов мутным потоком. Река становилась шириной в километр, течение и здесь, где мы с тобой стоим, было таким сильным, что с ног сбивало. Если бы не было этой дамбы, снесло бы все дома. В общем, надо было, чтобы эта дамба была крепкая. Вот он за этим и смотрел, вовремя подсыпал, где просела земля. Перекапывал кротовые ходы. Кроты, как ты знаешь, живут под землей, роют длинные норы. Стоит воде протечь через нее — и размоет себе дыру побольше. Не забьешь землей — может такую промоину устроить, только держись.

Как-то весной, как раз перед разливом, воткнул он здесь, у дамбы, толстые вербовые палки в два ряда. Верба — на то она и верба, что не нужно ей ни ухода, ни заботы. Дай только воду, и она обязательно пустит корни, выгонит побеги — к концу лета уже настоящее деревце зеленеет. Воткнул, значит, он палки. А тут и вода пошла. Когда схлынула и успокоилась через недельку в своих берегах — уже и почки на наших палках набухли. А потом и веточки с листочками появились. Ну а теперь, сама видишь, какие старые деревья стоят. Некоторые уже и пропали, состарившись. Времени же сколько прошло.

Признаюсь, с этими вербочками связана у меня история, за которую до сих пор совестно. Ты видела, как бабушки и дедушки старенькие ходят с палочками? Красивых, деревянных тут никто не держал, что попадалось под руку, то и годилось. Но случалось, что местный кузнец выковывал кому-нибудь такую железную клюку, крученую, с загнутой ручкой, с заостренным концом. У нас дома такая была. Так вот я взял как-то этот посох и пришел сюда. На деревцах уже отросли веточки. Давай я клюкой, как саблей, махать. Шах — и веточки нет, мах — и другой не стало. Так почти весь побег и оголил.

На следующий день встретился случайно в этом же самом месте с Яструбом. Это кто же, спрашивает, такое сотворил? Страшно мне стало, я тебе говорил, что все его боялись. А это Гриша, наверное, говорю. Гриша — это мой дальний родственник, брат троюродный, жил он рядом, дружили мы с ним. А потом Гриша спрашивал у меня, как же я мог так наврать… Ох, стыдно и сейчас, да не повинишься — Гриши давно нет.

А потом? Новые веточки, Соня, отросли, видишь, вот она, до сих пор жива эта верба, которую я чуть не загубил. Наверное, и у меня внутри какая-то веточка выросла. Не могу сказать, что потом всю жизнь я не врал, — всякое бывало, но уж не наговаривал на другого человека напраслины — это точно.

Вот тут — от дамбы до реки — вербы стояли так и сяк. Как они появились здесь, трудно сказать. Я думаю, что вода принесла живые ветки, какая-то успела схватиться корешком за мокрую землю, так и осталась, укрепилась и выросла. Порядок устроила сама природа. Вон там было дерево, вон там. А вокруг — поле.

Самое странное то, что почему-то здесь не росла высокая трава. Да и зеленая она была всего месяц-полтора. А потом выгорала под солнцем. Так что поле это было не зеленым, а желтым или темно-рыжим. Выживали в жару только пятна дикого клевера. Видно, хватало ему той влаги, которая оставалась под корнями. Летом мы бегали босиком, кожа на подошвах за месяц грубела и становилась не такой уж чувствительной. Но все равно приятно было наступать на эти зеленые клеверные коврики.

Правда, была одна опасность: клевер цвел, а на цветочках обязательно сидели пчелы. Могли и цапнуть. Мало кто из нас, мальчишек, боялся этого — все кусаные-перекусаные пчелами, осами, комарами с самого раннего детства. Во-первых, привыкли к этому, во-вторых, наши организмы никак на это не реагировали. Это ты вот, например, вся в красных пятнах — как укусил комар, так отметина и осталась. А у нас не оставалось ничего. И не больно, говоришь? Как не больно, больно, конечно, но кто же на это обращал внимание — ойкнул и дальше, к речке.

А сама река, Соня, была дальше, чем сейчас, раза в два. Кто ее передвинул? Да никто. Сама себя двигает. Ты видишь, наш берег крутой, а противоположный — плесом. Течение кручу подмывает и подмывает. Смотри: вот видишь, как нависла земля. Вот мы с тобой толкнем сейчас, и берег еще на полметра в этом месте подвинется. Представляешь, сколько смыло за эти годы! А с той стороны на косу, как ее здесь называют, лесок наступает и наступает. Корешки прорастают, закрепляются. У самой воды — молодой ивнячок, а дальше — уже большие деревья.

Чтобы не так быстро съедала река наш берег, и посадили здесь тополиную рощу. Может, а скорее даже наверняка, берег укрепили, и не так быстро он движется к дамбе. Но все вокруг поменялось. Нет этого поля с зелеными клеверными пятнами.

Ну ты настырная, Соня. Что греет душу, я не сказал тебе? И как прорастает человек? Не знаю, надо, наверное, несколько жизней прожить, чтобы понять все до конца. Да и то одному Богу известно. Да нет, Соня, люди тоже кое-что знают. Давай я скажу тебе о другом, о том, чего не должно быть. Чтобы к маленькому человеку, у которого только отрастают веточки, никто не подходил с железной клюкой: шах — и нет веточки, мах — и другой не стало. Бывает, что новые не отрастают и до конца жизни…