На черном бархате — гордая диковинная птица. Храмы — Дмитрия на крови в Угличе, Василия Блаженного, Тихвинская церковь. Храмы — с репродукций, картин, рисунков. А вот пейзаж — «Вечер». Много разных иконописных работ. Удивительный ларец. И цветы — хризантемы, ромашки, розы. И — чудные узоры…

Человек, впервые увидевший ее работы, как-то незаметно для себя самого теряет свой панцирь и остается один на один с глубоко спрятанными, а теперь снова вдруг вылезшими вопросами… Ну скажем, — о смысле жизни. Отчего все-таки мы так дергаемся, куда-то бежим, мучая и оскорбляя друг друга? Что главное в жизни? Наверное, все-таки — жить по-человечески. Красиво жить…

На языке профессионалов это — флористика. Все эти картины, панно — из растений или так называемого природного материала, наклеенного на картон или ткань. Неспокойное небо над храмом — из листьев тополя серебристого: «Нет и не может быть в засушенных растениях голубого цвета для неба, вот и решила…». Этот «Вечер» — целиком и полностью из кукурузных «рубашечек»: «Кое-что в печке выжигаю — для цвета». От этой кукурузы в духовке — дым по всему дому… Хризантемы — из засушенных луковых перьев. Яркие детали — это сорго, или обычный веник, да-да, которым подметаешь.

Храмы выложены, а точнее, выстроены из соломки — настолько все объемное, настоящее, живое. А вот дерево — лист крапивный: «Крапива, между прочим, цвета не теряет — видишь, какие тона необыкновенные. А мальва как хороша в работе!». Красный фон — из засушенных тюльпанов. Набережная — лист девясила. Стог — из стога. А пахнет как! Жженой соломой и осенью. Удивительный ларец — из обычного посылочного картона: «Только картон беру потоньше, чтобы проткнуть его иголкой или шилом»…

Дело в том, что иголку или шило Лидия Ретивская с трудом в руках держит. Потому что руки на весу держать не получается — опора нужна обязательно. Обопрется на стол и мастерит в их небольшом домике по переулку Октябрьскому, 1, что в поселке Сенном.

Лидия знала и знает, что ее диагноз — мышечная дистрофия — процесс необратимый, медицина бессильна; одна за другой отказывают группы мышц. Знает, что в ее положении многие лежат, ждут… И еще знает, что, пока двигается, будет сидеть за своим рабочим столом и творить всякие чудеса из соломки и сорго.

До 12 лет все шло нормально — бегала быстрее всех, спортивной гимнастикой занималась. И вдруг… Лида и сама чувствовала: ходит как-то по-другому. Было стыдно признаться, что красиво ходить трудно. Еще труднее для нее быть не как все — так и ходила до последнего на физкультуру. А потом — хирург, невропатолог, институтская клиника в Кемерове.

Сначала она не могла и не хотела в это верить. Окончила приборостроительный техникум и еще год ходила на работу. Целый год! Зимой выезжала из дома за час-полтора, хотя добираться было десять минут. На юг переехали чуть позже (в Фанагории жили родственники), в семьдесят пятом купили небольшой домик и стали жить. Мама, Юлия Александровна, до пенсии работала в небольшом магазине рядом с домом. У отца появилась новая семья, брат — в далеком Томске.

Когда она первый раз попала в больницу, врач сказала: «Зря улыбаешься, девочка. Твоя жизнь будет проходить дома, и ты будешь ходить вдоль стенки». Лида знала тогда и знает теперь: чуда не произойдет, но так и идет по жизни — с улыбкой.

Это сейчас (мы впервые встретились с Лидией почти двадцать лет назад) она четко выводит формулу: радость жизни обретается на барьерах, которые ты одолел сам. Тогда, в начале 90-х, она столько для себя нашла интересных дел, что дни летели. Освоила рукоделие и шила знакомым праздничные, нарядные платья бесплатно. Потом занялась фотографией — и сегодня уже, можно сказать, мастер. Потом пошли стихи. Потом вязала все подряд: свитеры, шарфы, варежки: «Надо было что-то носить. Возьмешь и свяжешь». Но всякий раз, когда бралась за новое дело, однажды перед ней вырастала непроходимая, непробиваемая стена. Фотографировала — пока могла держать фотоаппарат в руках…

В мир декоративно-прикладного искусства когда-то ее ввела Елизавета Даниловна Осколкова из г. Перми. Она приезжала на лето в Сенной и каждый раз, приходя к ней, приносила какую-то интересную веточку, травку, коряжку… Она видела в обычных колючках красоту формы и линий, с такой детской непосредственностью восхищалась ими, что эта радость заражала Лиду, поднимала настроение:

— За годы знакомства с Елизаветой Даниловной я ни разу не слышала, чтобы она о ком-то отозвалась плохо или осудила, настолько добрый, тонкий, теплый человек. Человеческая доброта прежде всего видит хорошее вокруг себя и прекрасное там, где другие вообще не усматривают ничего достойного внимания. И если доброта помогает человеку сохранить здоровье и бороться с недугами, зло и сварливость действуют на здоровье разрушительно. Как-то приходит моя старушка, Елизавета Даниловна, и говорит: «Знаешь, Лидочка, что-то мне стало некомфортно в себе, ноги тяжело поднимать, видно, старость подступает». А ей — 96!

И это один из Лидиных главных секретов — находить в себе силы на добрые дела:

— Добро дает, нет — созидает любовь к жизни, к людям, к природе. Желающим подольше сохранить молодость нужно не кремом дорогим мазаться да щеки подтягивать оперативно, а делать добро другим людям. Внешнее «омоложение» — это совсем не молодость души и духа, которые посылаются свыше тем, кто помнит о существовании главной евангельской заповеди: любите друг друга.

Когда в девяностые годы в России начали отмечать в начале декабря День инвалидов, знакомая девочка-подросток, инвалид детства, обиженно спросила у Лиды: «Значит, теперь станут говорить: поздравляю тебя, инвалид?».

Конечно, она еще не осмыслила необходимость декады инвалидов, призванной обратить внимание на категорию граждан, относящихся в нашем обществе к людям отверженным по многим социально-общественным и этическим сторонам жизни. При советской власти инвалидов как бы вообще не было. Теперь о них говорят, теперь можно увидеть человека в коляске на высоких трибунах — это большой шаг вперед.

Лида смогла применить к себе слово «инвалид» где-то годам к сорока:

— Язык долго не поворачивался так себя называть, всегда удивлялась тем, кто прилеплял этот неприятный ярлычок добровольно. Да, это дает право на льготы, но разве стоят эти льготы возможности принадлежать к лагерю здоровых людей? Одному Богу известно, почему нас посещает неизлечимая болезнь и пожизненная инвалидность. Обижаться на судьбу нет смысла — никто не виноват, впадать в отчаяние — то же, что сидеть под холодным покрывалом без тепла и света. Значит, надо искать выход в другие жизненные коридоры, идти на компромисс с собственными представлениями и взглядами. Перед безнадежно больным человеком встает непростая задача — научиться любить жизнь такой, какая есть, другой все равно не будет.

Сначала ее общество состояло из двух соседских бабушек с их рассказами о прожитой жизни и естественными жалобами на здоровье. Прислушиваясь, вдруг открыла, что мудрые бабули говорят очень много полезных вещей, хотя одна была совсем неграмотной. Доходило до того, что, разгоряченная своими же жалобами на болячки, бабушка говорила: «Если бы ты знала, как у меня болят ноги!».

— Меня радовала такая расстановка вещей. Приятно, когда в тебе не видят больного человека. И вообще, если выпало такое испытание, значит, это зачем-то нужно, ведь ничего напрасно в жизни не бывает и посылается только посильное…

К этим росткам добра, которые в Лиде с каждым днем все глубже, ярче, человечнее, — просто тянутся люди! Здоровые, сильные, благополучные люди. Идут соседки — душу открыть, пожаловаться, посоветоваться. Едут друзья, едут гости издалека — дама как-то приезжала из Германии, из благотворительного церковного общества, потом опять появилась — с чемоданчиком ниток… Обычная картина ее жизни за последние лет десять такая: вокруг ее инвалидной коляски обязательно люди.

— Если честно, при встречах с грустными и озабоченными глазами моих посетителей часто кажется, что в моей жизни все в порядке, а в мире здоровых людей — не совсем.

Да уж, такое чувство в последнее время, что все — край. Чернуха, криминал, унижение, зло — как бы разлито в воздухе. В такой чудо-атмосфере ростки добра, похоже, даже вытаптывать не надо — по идее, они должны погибнуть сами. А вот не погибли. И глаза у Лиды такие, как почти двадцать лет назад — яркие, лучистые, живые…

— Инвалидность — не приговор, теперь я знаю точно. Конечно, это приходит не сразу, но однажды вдруг абсолютно четко осознаешь: экстремальные условия заставляют мобилизовать все силы на раскопки собственных возможностей. В молодости мне было ближе техническое направление, но «перспективка» пожизненного заключения в комнате заставила изменить пристрастия и обратиться к Творчеству.

Теперь она не представляет своей жизни без рукотворных поделок и вышивок. А на смену чудесным стихам (точнее, параллельно с ними) пришла проза — художественная, философская, публицистическая. Сегодня Лидия Ретивская — один из наших самых сильных и любимых внештатных авторов (ее последние публикации в «Вольной Кубани», активно обсуждаемые на интернетовских сайтах, — «Взгляд из инвалидной коляски», «Вы — счастливый человек?», «Я полюбила одиночество»).

— Я никогда не имела дела с кубанской литературной средой, теперь настала пора испытать себя и здесь. Всю жизнь питаю любовь к своему родному русскому языку и преклоняюсь перед его силой, могуществом и духовным наполнением. Сначала открыла для себя русскую классику, теперь познаю многовековую духовную литературу. Не так давно моя хорошая знакомая, курирующая в школах Краснодара основы православной культуры, рассказывала, что очень мало детской духовно-нравственной поэзии, а надо где-то брать материалы для учебного процесса. Я попробовала, но попытка не удалась. Получились сказки не для детей, а для взрослых. До детей, видно, еще не доросла. Думаю, писать для детей достойно — самое трудное…

Я уверена, дорогая Лидочка, что ты напишешь замечательные детские сказки, у тебя обязательно получится!

Кстати, недавно в издательстве «Феникс» вышла первая книга Лидии Ретивской — «Икона из соломки» — подробная, красивая, с интересными иллюстрациями. Поздравляем!

Знаю, что было бы несправедливо, говоря о Лиде, не рассказать о ее маме, Юлии Александровне. С младшей сестрой и Лидиной бабушкой она прошла через сибирские скитания во время военной юности, работала на фармацевтическом заводе, вышла замуж за вернувшегося с войны Лидиного отца, была колхозницей, потом рабочей, продавцом при советских голых прилавках.

— В общем, прошла жизненный путь своего поколения. Но от судьбы подруг ее доля отличается тем, что мама несет пожизненный земной крест около моей физической беспомощности. Она никогда не роптала, не показывала своих переживаний и не вздыхала надо мной.

Ни о каком воспитании в их семье не говорилось, все шло своим чередом — просто жили при мамином умении управлять жизнью инстинктивно, спокойно и по-доброму. Ей не требовалось повышать голос, но Лида знала, что надо сделать какую-то работу и не волновать ее. Мама была в семье главной, но властвовала незаметно. И еще — никогда ничего не запрещала детям, всегда улыбалась (Лида, похоже, в маму) и находила самые разные поводы для радости… Это Лидия теперь понимает, как много значила и значит такая поддержка.

Мама всегда относилась и относится к Лиде как к здоровому человеку, спрашивала по всей строгости за дела, которые дочке по силам. Посуду Лида мыла с возраста выше табуретки, на которую ставилась миска с водой. Когда она рвалась помочь старшим, ей никогда не говорили: маленькая, еще наработаешься.

— Пролистывая все годы, с тех пор как себя помню, думаю: мама сделала все для того, чтобы уже позже, в инвалидном состоянии, я сумела организовать свою жизнь и найти место под солнцем в атмосфере комнатного заключения, куда я окончательно засела в 23 года.

В свои 84 Юлия Александровна многое успевает и отдыхает в огороде, утверждая, что работа на земле дает энергию и силу.

— Я часто ворчу на маму за дела огородные — для нее и так больше чем достаточно кухни и беготни по каждому моему зову. Но понимаю мамину тягу к земле — самой охота рыться, ухаживать за растениями, любоваться, как они растут. Раньше мама ходила на поле за снопом соломы для моего творчества, потом выращивали солому на своих грядках… Знаете, она больше меня радуется моей занятости: не успеешь закончить работу, как бежит с молотком и гвоздиком — повесить картинку.

Еще мама любит угощать своими блинами-пирогами друзей и знакомых. Бывает, целый день проходит в чаепитиях — они не могут съедать мамины стряпушки без народа.

— А вообще что готовите?

— Что побыстрее — картошку, кашу, овощи, рыбу. Я не придаю особого значения еде. Сегодня первый день поста — сварили овощной суп.

— Кроме мамы кто-то сейчас помогает?

— Летом на коляске я могу и на рынок сама съездить, и в магазин, а так — конечно, соцработники. И та, которая сейчас, и прежние часто забегают, мы — друзья. Я сейчас жалею, что так поздно уговорила себя сесть в инвалидную коляску — где-то с 2000-го. Столько потеряла в общении с миром, природой, людьми.

— Какие фильмы смотришь по телевизору?

— Хорошие, но очень редко. Например, «Остров» Лунгина.

— Какая самая отвратительная черта в человеке?

— Ложь. Неприятно очень, когда ты доверяешь человеку, а он…

— Часто плачешь?

— От умиления — да, или если рядом вдруг заплачет пожилой человек, или парад на 9 Мая… Но только — не о себе.

— Кроме флористики, стихов, статей, книг чем-то собираешься еще заниматься?

— Я постоянно открываю для себя что-то новое. Три года назад освоила компьютер, у меня есть свой сайт в интернете. Не бросаю золотое шитье — это тоже любимое. Если прежде я время от времени бывала в церкви, теперь я человек полностью воцерковленный. Шила облачение, вышивала кресты, все церковное устройство выучила.

— Чего ты не можешь простить?

— Я прощаю все. Прощать, понимать — этих качеств не бывает без любви. Говорят, людей трудно любить. Почему?..

— Чего ты боишься больше всего?

— Остаться одной. Не хочу даже думать об этом.

* * *

И не надо, Лидочка! От всей души желаем тебе и твоей замечательной маме счастья, здоровья, долгих-предолгих лет вместе. А мы постараемся всегда быть рядом. Договорились?

пос. Сенной.

Темрюкский район.
Раздел : Общество, Дата публикации : 2010-12-03 , Автор статьи : Ольга ЦВЕТКОВА