В столице Карачаево-Черкесии в минувшую субботу прошли траурные мероприятия, посвященные 90-й годовщине начала политических репрессий против казачества.

Из директивы Оргбюро ЦК РКП(б)

Циркулярно, секретно

24 января 1919 г.

Последние события на различных фронтах в казачьих районах — наши продвижения в глубь казачьих поселений и разложение среди казачьих войск — заставляют нас дать указания партийным работникам о характере их работы при воссоздании и укреплении Советской власти в указанных районах. Необходимо, учитывая опыт Гражданской войны с казачеством, признать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путем поголовного их истребления. Никакие компромиссы, никакая половинчатость пути недопустимы. Поэтому необходимо:

1. Провести массовый террор против богатых казаков, ИСТРЕБИВ ИХ ПОГОЛОВНО; провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью...

2. Конфисковать хлеб и заставить ссыпать все излишки в указанные пункты, это относится как к хлебу, так и ко всем другим сельскохозяйственным продуктам.

3. Принять все меры по оказанию помощи переселяющейся пришлой бедноте, организуя переселения, где это возможно.

4. Уравнять пришлых «иногородних» к казакам в земельном и во всех других отношениях.

5. Провести полное разоружение, РАССТРЕЛИВАЯ каждого, у кого будет обнаружено оружие после срока сдачи...

Подпись: СВЕРДЛОВ

Так холодной зимой 1919 года Яков Михайлович легко и просто, а главное — единолично решил судьбу целого сословия великой державы.

Он, проводник идей всеобщей свободы и справедливости, одним росчерком пера лишил этой самой свободы миллионы людей. Патриотов, воинов и землепашцев...

Людей, имя которых с тех пор и во веки веков нужно писать с большой буквы: Казаки.

Донские. Терские. Кубанские...

Приговор, вынесенный без суда и следствия, исполнялся и быстро и долго, и бессистемно и целенаправленно, с 1919-го и по 1940 неопределенно какой...

Были повальные расстрелы 20-х годов и не менее повальные «черные доски» начала 30-х… За ними — расстрелы по «суду» троек 37-го.

Потом расстрелы и лагеря для тех, кто попал, пусть всего лишь на несколько месяцев, в оккупированные районы...

Потом... Потом — десятилетия забвения...

Десятилетия государственного замалчивания, что все совершенное — грех вселенского размера.

Грех, за который невозможно придумать адекватное наказание, грех, который можно только простить, сказав при этом: Бог им всем судья!

Казаки — удивительный народ. Сегодня некоторые, мягко говоря, не очень умные люди презрительно называют их «ряжеными». Но ряженые эти — великие люди.

Они велики потому, что, несмотря ни на что, всегда были по-настоящему свободны! И при царе, и при Советах, и сейчас.

Велики потому, что как бы это им ни было трудно, они первыми смогли простить. Простить всех! Государство, правителей, начальников, просто соседей...

Именно поэтому они носят сегодня одежду предков и не стесняются самых невообразимых сочетаний наград: российских, советских, казачьих...

Для них главное — быть достойными своих дедов и прадедов! Быть защитниками и радетелями Родины.

С одним из них мне посчастливилось познакомиться, выполняя специальное задание редакции в Черкесске, столице Карачаево-Черкесской Республики, 24 января 2009 года, в день, когда казаки Кубанского казачьего войска отметили девяностую годовщину начала политических репрессий против казачества.

Он мне приглянулся сразу. Правофланговый первой шеренги парадного расчета Баталпашинского отдела Кубанского казачьего войска. Высокий, статный. Черкеска цвета ночи сидит как влитая. Будто в ней и родился. На плечах, как верхушки Кавказских гор, «визитная карточка» баталпашинцев — ослепительно белый башлык.

Представился просто: Сергей Балановский. И на секунду задумавшись (надо или не надо говорить), добавил: Николаевич.

Вот вам его рассказ.

— Деда по маминой линии, Григория Григорьевича, по доносу приговорили к высшей мере социальной защиты. По 58-й статье, как врага народа. Попросту говоря, расстреляли. Защищались от казака, который первым привел свою скотину в колхозное стадо. А расстреляли якобы «за создание преступной банды с целью подрыва колхозного строя»...

Бабушка, Мария Никифоровна, осталась одна с четырьмя детьми.

Когда началась война, сына ее, моего дядьку, только что достигшего призывного возраста, забрали на фронт. Провоевал он недолго. Меньше года. Потом пришла похоронка. Так в семье мужчин совсем не осталось. Потом был сорок второй год. В наших местах, как и почти везде на Кавказе, сплошной линии фронта не было. Сторожевую наши оставили без боя, однако немцы занимать ее тоже не торопились. В станице наступило безвластие. Но жизнь продолжалась, и люди из числа казаков — стариков непризывного возраста выбрали атамана.

Потом пришли немцы. Атаман к ним с хлебом-солью не ходил, но и на рожон не лез. Главное, думал, чтобы никто не пострадал. Потом немцы ушли. Так же, без боя. Как и не было их вовсе.

А старику-атаману пришла повестка явиться в органы. Станичники уговаривали не идти. Знали, что не вернется. Уговорили отсидеться немного. Может, со временем все как-то утрясется.

Так и скрывался по хатам. Там два дня, там — три. У бабушки прожил пять дней. Потом еще где-то и еще... Потом его все-таки нашли и расстреляли. А всех, у кого он укрывался, отправили в лагеря. Бабушке дали пять лет. По году за день.

Три девчонки остались одни. Маме было четырнадцать, и она была старшей. Сестрам — двенадцать и одиннадцать. Выжили из-за чуда и мозолей. Чудом была корова, дававшая необычайно жирное молоко, а мозоли от того, что это чудо нужно было кормить. Близких родственников не было, а у дальних — своих проблем хоть отбавляй. Помогали, конечно, немного, но в основном — все сами. У соседей брали взаймы подводу и возили сено. На себе, так как лошади не было. Благо, что покос был недалеко, а подвода небольшая. Когда что-то не получалось, садились в кружок и плакали. Но не сдавались и не сдались. Еще в школе успевали учиться. Ничего — и выжили, и выучились. Не хуже других.

Когда бабушка вернулась, мама уже вышла замуж. А потом уж и я появился.

— У самого-то дети есть?

— А как же, трое. Два сына и дочь.

— Большие?

— Старший окончил в Краснодаре университет, остальные еще учатся. Ну ладно, мне пора. Нашим объявили построение. Вы только не напишите, что бабушка была Балановская. Она была по маминой линии. Стригины они были, — сказал он напоследок и ушел.

Правофланговый первой шеренги баталпашинцев Сергей Балановский...

Он ушел, а мне подумалось, что вот пока есть такие Балановские, которые помнят о Боге, бережно хранят память о своих предках, растят детей, живо будет и казачество, а вместе с ним и поговорка: «Казачьему роду нэма пэрэводу».

Траурные мероприятия в Черкесске начались с самого утра. В храме Покрова Пресвятой Богородицы был сотворен поминальный молебен. Службу вел отец Валентин, протоиерей, настоятель Никольского собора, благочинный Карачаево-Черкесского благочинного округа. Казаки стояли и молились, а под сводами храма необыкновенно торжественно и печально неслось:

Упокой, Господи, души усопших раб твоих.

Упокой, Господи, убиенных воинов.

По окончании литургии казаки двинулись крестным ходом на центральную площадь Черкесска.

Впереди с иконой Пресвятой Богородицы седовласый седобородый казак Василий Федорович Рыбалко, председатель совета стариков Зеленчукского районного казачьего общества, за ним казаки с хоругвями, духовенство, взвод почетного караула екатеринодарцев, далее баталпашинцы, кавказцы, лабинцы. Общим числом около четырехсот человек. Путь около двух километров по центральной улице преодолевали не спеша, как положено, останавливаясь ненадолго на перекрестках для короткой молитвы. К половине первого процессия достигла площади перед зданием правительства, где состоялся траурный митинг.

Первым выступил президент Карачаево-Черкесской Республики Борис Сафарович Эбзеев.

Говорил по-кавказски горячо: о трагической судьбе казачества и кавказских народов, об исторической памяти и о нашем большом многонациональном общем доме — России.

За ним слово дали первому заместителю атамана Кубанского казачьего войска Николаю Семеновичу Первакову. Выступили представители творческой интеллигенции и молодежи.

Потом было возложение венков к Поклонному кресту, установленному неподалеку, на месте разрушенного в 1934 году Никольского собора, и прохождение торжественным маршем.

Без музыки, под барабанный бой.

Все мероприятия прошли организованно и сдержанно, как и должно быть на печальном празднике такого рода. По всему было видно, что проводится он не в первый раз и что формат его приобретает одновременно вид хорошего кавказского обычая и новой казачьей традиции. А как же иначе? Ведь все мы живем рядом, на одной общей земле: черкесы, карачаевцы, адыги, абхазы, русские.

Нас объединяет одна общая история.

История общих побед и общих трагедий.

История, которую сегодня мы пишем сами.
Раздел : Кубанские казаки, Дата публикации : 2009-01-27 , Автор статьи : Сергей ПЕТЛИН