Когда однажды человек оказывается в ситуации, грозящей утратой имущества, а то и личной свободы, его состояние меняется так заметно, что не надо быть ясновидящим, чтобы понять: с ним случилась беда. Тем более адвокату, которого профессия с такими бедолагами сводит постоянно. К тому же опытные адвокаты знают и даже убеждены, что, поскольку законы несовершенны по определению, их буквальное и пристрастное исполнение приводит к тому, что редко какой человек в спорной ситуации с государством сможет остаться безнаказанным. Из-за чего у нас так мало оправдательных приговоров. Поэтому уважающие себя адвокаты практически всегда, с первой встречи настроены на защиту клиента по максимуму своих возможностей. И дело не только и не столько, как считается, в их ненасытном стремлении «срубить по-легкому» гонорар, а в том, что человеку, вступившему в конфликт с законом, не поможет никто, кроме адвоката. На этот раз вероятный клиент — женщина еще не преклонного возраста выглядела так, что сразу подумалось: «Ну вот, явно мелочное наследственное дело. Опять утомительные родственные склоки, обвинения, оскорбления между вчера еще вполне близкими людьми. Да и мне с таких клиентов как с того поросенка — визгу много, а шерсти мало. В смысле того самого гонорара». Но на этот раз интуиция подвела. Дело было действительно простое, хотя и связанное с таможней, но подоплека его оказалась неожиданно драматичной. Да еще и с трагичным подтекстом. Вот рассказ клиентки в моем изложении…

В четыре утра поезд Москва — Киев подкатил к платформе пограничной станции Конотоп, и в вагон, негромко переговариваясь, вошли явно уставшие от ночного дежурства украинские пограничники и таможенники. Сонные пассажиры, проклиная границу и связанные с ней тяготы, покорно готовились к проверке документов и досмотру. Едва заглянув в купе, где располагалась Нина Ивановна (назовем ее так), и увидев двух заспанных женщин, таможенник заученной скороговоркой спросил, «есть ли запрещенные к провозу предметы», и, не слушая ответов, удалился. Пассажирки, посетовав на эту проклятую границу, которой сроду, до дурацкого «развода» Украины с Россией, здесь не было, опять улеглись на свои полки, потому как до Киева оставалось еще не меньше трех часов езды. Но, как оказалось, они поторопились. Вскоре таможенник появился вновь, но теперь в сопровождении проводницы, и задал уже Нине Ивановне персонально тот же вопрос. Она его не сразу расслышала и только с подсказки спутницы ответила отрицательно: мол, ничего запретного не везу. На что инспектор попросил ее и спутницу одеться, взять вещи и следовать за ним на станцию для личного досмотра. Сонные, напуганные неожиданным поворотом, они безропотно проследовали в помещение вокзала.

В небольшой, практически без мебели комнате им предложили распаковать чемоданы и снять верхнюю одежду. После недолгого ожидания появились энергичная проводница и, судя по форменной одежде, еще две работницы станции. В их присутствии таможенник снова спросил, есть ли в багаже или при себе предметы, запрещенные к провозу без декларации. На просьбу соседки Нины Ивановны по купе уточнить, о каких вещах идет речь, он пояснил, что это драгоценности, валюта, оружие, наркотики и другие предметы, запрещенные в свободном гражданском обороте. Соседка при этом переспросила: а валюта — это рубли или евро? И доллары тоже, ответил инспектор. Переспросив насчет долларов, Нина Ивановна сунула руку за пазуху, вытащила небольшой сверток и сказала, что она везет из России 15 тысяч долларов компенсации, выплаченной компанией «Лукойл» за мужа-нефтяника, погибшего в Ираке от американской бомбы. Тут-то таможенник и просиял: «Ну вот, говорили, ничего запретного к провозу нет, а валюту надо декларировать, да еще и бумагу иметь, чтобы доказать ее происхождение. Будем составлять протокол о нарушении таможенных правил. Попрошу понятых вскрыть пакет и пересчитать валюту». Не понимая, что происходит и что она нарушила, ведь деньги она не украла, а получила по закону и спрятала за пазуху лишь по совету проводницы из-за того, что ночью по вагонам шастают лихие люди, Нина Ивановна устало присела на шаткую скамью. И молча смотрела, как инспектор пишет протокол, а понятые, то и дело сбиваясь, считают в буквальном смысле кровные деньги в виде последнего привета из неведомого Ирака от ее Коли, погибшего при бомбежке нефтепромысла проклятыми американцами. Вспомнилось, как уговаривала его не ехать в этот Ирак… Как боялась, что он не выдержит тамошней жары… А вышло то, чего и ожидать не могли. Мрачные мысли о потере мужа и нелепость ситуации, в которой она оказалась из-за не совсем доброго, а возможно, и корыстного совета проводницы, так подействовали на нее, что она стала терять сознание. Очнулась от того, что таможенник тряс ее за плечо:

— Гражданка, вы меня слышите? Деньги я изымаю — за нарушение правил провоза валюты через границу. Вам понятно? Распишитесь в протоколе.

Оставаясь в полусознательном состоянии и не понимая до конца происходящего, не читая протокола, она с трудом расписалась в том месте, куда ткнул пальцем инспектор, и чуть слышно спросила, что ей делать дальше. Явно оживившийся от предвкушения предстоящей премии, таможенник бодро проинформировал, что можно ехать и ждать, когда придет повестка из суда, который определит окончательную судьбу денег и наказание…

Говорила моя клиентка неестественно громко, хотя сидела напротив через стол. Закончив рассказ, Нина Ивановна, привстав со стула, подала мне смятую бумажку: «Вот из суда, повестка». В ней сообщалось, когда и где будет рассмотрен протокол о нарушении таможенных правил. Оказалось, что слушание дела будет уже завтра в районном суде, на расстоянии почти 200 километров от Киева. Там, где находилась злополучная железнодорожная станция Конотоп. Фамилия судьи показалась знакомой из обзора судебной практики по спорам о таможенных делах. Примерно год назад она же рассматривала подобное дело в отношении гражданина России, и закончилось оно не в его пользу. Таможня вообще редко проигрывала в судах. Однако мне проигрывать почему-то очень не хотелось. И я решил дать бой таможне!

— А протокол вам вручили? — спросил я клиентку.

— Что вы говорите? — опять неестественно громко переспросила она.

— Протокол вам вручили? — громче спросил я.

— Да, вот он.

В протоколе было записано, что при устном таможенном декларировании гражданка Нина Ивановна Беда скрыла факт провоза через таможенную границу Украины 15 тысяч американских долларов. В моей голове, привыкшей к разгадке юридических ребусов, сразу закрутилась предательски малодушная мыслишка: «Дело швах, плакали кровные зеленые, хотя от серьезного наказания можно освободить». Но вид клиентки останавливал от того, чтобы высказать ее вслух. Надо было подготовить несчастную. И потому чисто на автомате я принялся вслух изображать какой-то план их спасения. Наконец, исчерпав весь запас сострадания, на всякий случай спросил, нет ли у нее каких-либо хронических болезней, мол, для суда это важно при вынесении наказания. И тут она сообщила, что давно страдает частичной потерей слуха. Еще продолжая сомневаться в благоприятном исходе дела, попросил уточнить, нет ли у нее инвалидности по слуху. И тут случилось еще чудо. «Да, у меня третья группа по слуху». Вот награда! Проведение таможенной процедуры в отношении полуглухой путем устного декларирования — это не так уж и мало.

— Удостоверение инвалида есть? — нарочито вяло, но с надеждой на положительный ответ спросил я у сникшей вдовы.

— Что вы сказали? — переспросила она.

— Удостоверение инвалида где?

— А-а, поняла. Дома, в Белой Церкви…

— Быстренько на электричку, за удостоверением инвалида. Туда и назад! И прихватите документ, подтверждающий выплату денег за мужа, — понимая, что времени в обрез, громко скомандовал я, настраивая на сражение с юристами таможни. И, вполне возможно, успешное. По крайней мере в смысле ухода от наказания. Понятно, что с возвратом валюты судебный сюжет будет сложнее.

Пока клиентка ездила за бумагами, позвонил «своему» нотариусу и договорился, чтобы он задержался, пока вдова не возвратится. Надо было заверить копии для суда. Нотариус даже не спросил, на сколько задержаться, ибо знал, что я зря не прошу…

Клиентка возвратилась вечером, посетила нотариуса и сделала копии с удостоверения инвалида и документа нефтяной компании. И все время, молясь, повторяла: «Одна надежда на вас, дорогой адвокат-защитник!». Я к этому времени проштудировал последние нормативные акты по таможне, свежую судебную практику и подготовил необходимые ходатайства. А также пригласил из городского общества глухонемых сурдопереводчицу. Молодая женщина без лишних разговоров быстро поняла свою роль. Устроив Нину Ивановну на ночлег в ближайшей к офису гостинице, дал команду водителю быть готовым для выезда в Конотоп к шести утра.

В это время кстати позвонил мой однокурсник по аспирантуре профессор Лев Хомяков, теперь он преподавал в университете таможенное право. Сообщив, что звонок чисто протокольный, то есть без всякого дела, он спросил «за жизнь». И тут меня вдруг осенило:

— Лева, завтра ты занят?

— Нет, у меня библиотечный день.

— А ты давно был в Конотопе? (Я знал, что это его родной город.)

— Давненько. Как родителей не стало, так и перестал ездить. Не к кому. Только на кладбище, в Пасху.

— Я завтра еду в Конотоп, присоединяйся.

Потом подробно изложил мой план его участия в суде как специалиста. На удивление, он предложение принял сразу. Лева был очень позитивным, но не всегда предсказуемым человеком. Явно одаренный еврейский мальчик не пошел по музыкальной части, решив еще в школе, что будет юристом. Хотя участь юристов в СССР была не очень завидной. В прокуроры он не захотел, а в адвокаты не прошел из-за отсутствия блата. Как тогда говорилось, «блат в СССР выше наркома». Пришлось идти в науку. В аспирантуре мы и познакомились. Однажды после занятий в аспирантуре мы зашли в пивной бар. Свой дипломат, или кейс, что-то вроде портфеля, он поставил на подоконник. Мы занялись тем, зачем пришли, и вдруг он истошно заорал:

— Сергей, пропал мой дипломат! А там документ для служебного пользования из спецбиблиотеки.

Мы осмотрелись — нет дипломата! Мы на улицу. Белый как стены в операционной, Лева долго метался вдоль длинного дома, не соображая, что делать. Потом плюнул и, поникший от предчувствия неприятностей за утрату конфиденциального документа, побрел домой. Дома его ждал… пропавший кейс и жена Фая, которая накануне, увидев нас с улицы через окно, юркнула незаметно в бар и… пошутила, ловко прихватив дипломат в отместку Леве, нарушившему ее запрет на посещение пивных заведений. Благо, что она была врач-кардиолог и до инфаркта дело не дошло. Но нашу дружбу этот нелепо-печальный случай укрепил.

В половине десятого мы приехали в Конотоп. Таможня была так уверена в своей правоте, что даже не прислала в суд представителя. Прокурора тоже не было. Полуглухая клиентка, сурдопереводчица, кандидат юридических наук Лев Хомяков, он же СПЕЦИАЛИСТ В ОБЛАСТИ ТАМОЖЕННЫХ ДЕЛ, я и секретарь суда в тишине долго ждали судью. Углы просторного помещения были в паутине, а в потолке как раз над столом судьи виднелись доски перекрытия. В то время суды ютились в хибарках. Наконец, через час после назначенного времени, появилась судья — немолодая женщина в мятой мантии с когда-то белым воротничком. Она шепотом объяснила секретарю задержку, но я услышал, что ей пришлось срочно поехать с собакой к ветеринару. При этом секретарь хотела провозгласить традиционное «Встать, суд идет», но не успела, так как судья уже обратилась к ней с вопросом:

— Так что у нас сегодня?

— Опять таможня, — ответила секретарь и подала судье тонкую папку. В это время с извинением за опоздание появился прокурор.

Не заглянув в дело, судья привычно приступила к решению процессуальных формальностей. Я заявил судье, что у защиты есть ходатайства. Получив согласие на их оглашение, попросил, во-первых, приобщить к делу документы, подтверждающие инвалидность нарушителя таможенных правил и происхождение валюты. И во-вторых — допустить в процесс специалиста в таможенном деле — автора межведомственной инструкции по организации работы в пунктах пропуска через границу — и сурдопереводчика. Судья удивилась известию о глухоте обвиняемой, посмотрела в протокол таможни, уточнила у секретаря, была ли таможня должным образом извещена о заседании суда, и, получив ответ «была», строго, но как бы в никуда спросила:

— А почему в протоколе не отражен факт глухоты?

Я был готов к такому повороту и бодро, но с сочувствием к судье и с должным уважением к процессу ответил:

— Ваша честь, но это вопрос не к моему клиенту.

В суде повисла немая пауза. Почти как в финале «Ревизора». Судья несколько раз перелистала дело взад и вперед, явно не понимая, что делать. Начать дело с перспективой вынесения судебного акта не в пользу таможни, при том, что совсем недавно на совещании судей в Киеве их чихвостили за то, что они реже стали принимать решения в пользу государственных органов? Председатель Верховного суда так и заявил: «Мы не частная лавочка, а государственный суд».

Ситуация, конечно, усугублялась еще и тем, что голова конотопской судьи не освободилась от мыслей про больную собаку. Все терпеливо, молча ждали ее реакции.

Наконец, будто решив, что утренних волнений за состояние собаки на сегодня достаточно, опять вяло и по-судейски, как бы в никуда, произнесла:

— Представителя таможни нет, будем откладывать?

Пенсионного возраста обвинитель не стал особо заморачиваться и по-прокурорски привычно переложил бремя решения на судью:

— Ваша честь, полагаюсь на усмотрение суда.

Я был уверен, что он согласится отложить, но сегодня обвинитель был настроен явно благодушно. Мысленно поблагодарив его за «подарок», быстренько попросил принять решение по моим ходатайствам и начать дело слушанием по существу, учитывая отдаленность суда от мест нахождения клиентки и других участников с ее стороны. Судья, наверное, на миг забыла инструктивные наказы своего начальства, но этого хватило, чтобы согласиться с моими просьбами и предложить прокурору озвучить состав правонарушения.

Прокурор был краток:

— Факт правонарушения доказан. Поэтому прошу суд: деньги конфисковать, а гражданку освободить от наказания с учетом личности и обстоятельств нарушения таможенных правил.

Я стал страстно возражать, приводя один за другим юридические и фактические доводы в пользу возврата денег моей доверительнице.

Судья решила меня остудить:

— Адвокат, что вы так горячитесь? Как будто деньги помогут вернуть мужа вашему клиенту. Не ваш ли корыстный интерес тому причина?

Но меня это не смутило. Наоборот, завело еще более, и я тут же парировал:

— Деньги мужа не воскресят, это трагическая правда. Но пережить утрату близкого человека с деньгами легче. А вам, ваша честь, в связи с этим немилосердным заявлением я заявляю отвод. Бессердечный судья не может быть объективным при рассмотрении дел такого рода. Вспомним классику юриспруденции из Шекспира: «И та земная власть всех ближе к власти Бога, которая и правый суд творит, и милует».

Буркнув что-то вроде «Здесь вам не театр», однако вынужденная исполнить императивное требование закона, судья удалилась в совещательную комнату и после почти часового раздумья наедине с собой, а скорее — после длительных консультаций с председателем суда и куратором из суда областного отвод отклонила. Это было ожидаемо. Почти никогда отводы судей не удовлетворяются. Ведь по факту он должен отвести сам себя. Таковы «порядки» в правосудии. Мой отвод возмутил и прокурора. Во время часового ожидания судьи он успел высказаться в том смысле, что, если бы не мой никчемный отвод, он уже был бы дома и кормил нутрий. А теперь они, голодные, прогрызут дырки в клетках и разбегутся по соседским огородам. Мол, вам, столичным адвокатам, хватает гонораров, а нам без подсобного хозяйства не прожить. На то, что это правда, указывало состояние прокурорских рук, натруженных и не совсем опрятных.

После возвращения из совещательной комнаты (это такое «чудесное» помещение, где судья совещается сам с собой) и объявления, что отвод отклоняется, служительница Фемиды без дополнительных дебатов, к явной радости прокурора, добавила, что будет выносить решение. Но я тут же напомнил, что допущенный к участию в деле специалист профессор Хомяков настаивает на том, чтобы его заслушали, так как его сообщение может оказаться существенным обстоятельством для вынесения законного решения. Судья вынужденно согласилась. Лева без лишних слов попросил суд приобщить к делу инструкцию о порядке декларирования провозимых через границу вещей, автором которой он является. И кратко пояснил, что в ней содержатся пункты, согласно которым в случаях, подобных ситуации с гражданкой Беда, устное декларирование не проводится, а также — что она обязана была письменно задекларировать только сумму, превышающую 10 тысяч долларов.

Судья явно нехотя приобщила инструкцию и тут же объявила, что удаляется для вынесения решения. Через пять минут вышла из совещательной комнаты и объявила: валюту конфисковать, от наказания освободить ввиду физических особенностей декларанта и стечения сложных семейных обстоятельств.

Так, полупобедой, окончился наш вояж в Конотоп. Но я, конечно же, не смирился! Подал жалобу в Киевский апелляционный суд. И здесь ждала победа. Не полная, но все же. Учитывая инвалидность Нины Ивановны по слуху, суд согласился с моими и Левы доводами, что использование таможенным офицером формы устного декларирования было не соответствующим фактическим обстоятельствам и особенностям личности декларанта. После вступления в силу апелляционного определения валюту в сумме 10 тысяч долларов, которую можно было провозить без декларации и документов, подтверждающих их происхождение, Нине Ивановне возвратили.

Казалось бы, теперь можно было подумать и о моем гонораре. Но я от вознаграждения без колебаний отказался. Если уж бездушный по определению суд проявил такую милость, то каким же надо быть, чтобы брать его с кровных, полученных клиенткой в качестве возмещения морального вреда за гибель неведомого мне Коли! Хотя признаюсь, что в таких случаях утешался наставлением моего учителя на адвокатском поприще Михаила Ивановича Соловьева, который не раз повторял: «Хороший адвокат от сирых денег не берет не потому, что он бессребреник, а потому, что за них обязательно заплатит посланный Провидением богатый клиент». Так произошло и в этот раз, когда вскоре в моем киевском офисе на Крещатике появился сын владельца нефтезавода…

И все же в отношении лично меня история имела неожиданное продолжение. Однажды я получил письмо от судебного пристава, в котором сообщалось, что мне надлежит явиться к нему для ознакомления с определением суда. Не откладывая, я приехал в офис приставов и узнал, что обязан уплатить 50 гривен штрафа за нарушение порядка в зале заседания Конотопского суда. Так судья заочно и мелко отомстила мне за тот самый отвод. Видимо, нарушением порядка она посчитала мое обращение к Шекспиру, что правосудия без милосердия быть не должно.

Позже ситуация с подобным штрафом за отвод судьи повторится в суде Киевском по делу, тоже проигранному властью, о возмещении морального ущерба жене за гибель мужа при поражении ракетой украинских горе-вояк жилого дома в городе Бровары.

Украинские судьи, да разве только украинские, не любят, увы, «борзых» адвокатов.

* * *

Более полутора веков прошло с того времени, когда император Александр II высочайше допустил к участию в суде присяжных поверенных (адвокатов по-современному). А судьи все никак не свыкнутся с тем, что в состязательном процессе главные не они, а прокуроры и адвокаты…Хотя верится, что однажды это должно случиться!
Раздел : Общество, Дата публикации : 2020-10-29 , Автор статьи :