Все меньше остается живых свидетелей самого страшного в истории нашего Отечества дня — 22 июня 1941 года. И каждое воспоминание об этой дате с годами становится все более бесценным. Ветеран Вооруженных Сил Юрий Соловьев встретил войну семилетним мальцом в родном Геленджике. Много трагических и уникальных событий хранит его память.

Помнит, как ровно за год до войны, летом 1940-го, зачастили в Геленджик немецкие туристы. Группами ходили по курорту в шортах до колен, светлых рубашках с коротким рукавом, в шляпах-альпийках с цветным перышком. Все окрест фотографировали, разглядывали в бинокли…

Запомнилось, как незадолго до начала вой-ны милиция изымала у местного населения оружие. На выезде из города в сторону Сочи милиционеры выбирали из кучи свезенного оружия что получше, складывали в ящики и куда-то отвозили, а остальное сжигали в большом костре. Мальчишки с интересом наблюдали за их действиями, не понимая, почему это происходит.

В сентябре 1941-го Юрка должен был пойти в первый класс. Да, впервые посетить школу ему было суждено как раз в день начала вой-ны, но не для учебы. Детвору из дворов центра города-курорта собрали в греко-русской школе, где учителя и объявили, что Германия вероломно напала на Советский Союз. И всем ребятишкам выдали по бутерброду: кусочек хлеба с мармеладом коричневого цвета толщиной с мизинец. Особой тревоги, как вспоминает Юрий Александрович, ни он, ни его сверстники не испытывали. Было какое-то странное воодушевление: наши дадут немцу прикурить! Даже песенку напевали: «Внимание, внимание! На нас идет Германия! С вилами-лопатами, с бабами горбатыми».

— Мирную тишину нашего городка в тот же день нарушил какой-то мощный глухой взрыв со стороны моря, между Геленджиком и Новороссийском, — рассказывает он. — До сих пор не знаю, то ли фашисты с подлодки торпедировали какое-то наше торговое судно, то ли это была авиабомба. А уже через несколько дней прямо в центре нашего курорта, метрах в 150 от моего дома, который и по сей день стоит на углу улиц Ленина и Луначарского, действительно взорвалась первая немецкая бомба.

Было около девяти вечера. Юра с мамой сидели дома (отца уже мобилизовали) и услышали в небе над городом гул самолета. Позже мальчишка научился по звуку различать наши и немецкие самолеты. Первый короткий налет на Геленджик совершил «Юнкерс» с характерным волнообразным воем двигателя. Фашистский стервятник спикировал над их домом и с малой высоты сбросил смертельный груз, явно целясь в находившуюся рядом электростанцию. Но бомба угодила в хату деда с бабкой Федосеенко, убив их. Так начался отсчет жертв войны в Геленджике.

— Наутро мы с пацанами бегали к руинам того дома, собирали осколки. Они были фиолетового цвета, каленые. Видел я скрученную в штопор железную кровать убитых соседей. И их кровь…

Еще страшнее было видеть гибель человека, которая произошла у него на глазах. Учебу в школах в связи с войной отменили, ребятню с 1 сентября посылали на виноградники, убирать урожай. Несостоявшимися первоклашками руководила учительница Леонова. Однажды над их полем пролетал немецкий «Мессер», отбомбивший перед тем Новороссийский порт. Фашистский летчик, не имея никакого сопротивления, летел на малой высоте и не мог не видеть, что среди виноградников залегли дети. Но он дал по ним короткую пулеметную очередь. Одна пуля сразила насмерть учительницу. Плакали дети. Навзрыд! Вот когда они все до единого поняли, ЧТО ТАКОЕ ВОЙНА.

— А в августе и сентябре 1942 года, когда фашисты рвались к Новороссийску, начался настоящий ад! Наши соседние города бомбили ежедневно! — вспоминает суровые дни Юрий Александрович. И в его поблекших, почти ничего сегодня не видящих из-за тяжелой болезни глазах, кажется, загорелись сполохи разрывов 77-летней давности. — Мы прятались по щелям, которые были вырыты практически в каждом дворе, в каждом огороде. Были и зигзагообразные щели на улицах. Других бомбоубежищ у нас не было.

Мальчишка, он был вездесущим. На аэродромах помогал технарям заряжать ленты пулеметов самолетов, наблюдал за дневными вылетами знаменитых «ночных ведьм» из 46-го гвардейского женского бомбардировочного авиаполка, дислоцированного в районе Марьиной Рощи, на окраине Геленджика. Там же неподалеку вместе с друзьями-одногодками исследовал кладбище сбитых советских самолетов, часто представляя себя «сталинским соколом», забравшись в искореженную кабину пилота. В дни ожесточенных боев за Новороссийск, длившихся ровно год, когда весь Геленджик превратился в один сплошной госпиталь, подносил воду раненым бойцам, вместе с другими детьми давал для них концерты, читая стихи и исполняя патриотические песни.

Не раз видел легендарного Цезаря Куникова, ходившего в стеганке с солдатской финкой на левом боку. Бегал на Толстый мыс, где смотрел, как особый отряд майора тренировался высаживаться на берег, спрыгивая с катеров и болиндеров в воду по пояс, а затем карабкаясь на скалы. Позже Юрка участвовал в похоронах погибшего от тяжелого ранения Цезаря Львовича. Сначала Героя Советского Союза захоронили на кладбище в Геленджике, а после разгрома оккупантов и их изгнания с берегов Цемесской бухты останки Куникова перенесли в Новороссийск.

Юрий Александрович и сегодня может показать, где в бухте Геленджика на дне лежат свидетельства былой войны, в каком месте города под землей следует искать неразорвавшиеся снаряды и бомбы. На одну такую неразорвавшуюся немецкую 200-килограммовую бомбу он наткнулся во время очередной бомбежки города-курорта. Еще свистели вокруг осколки разрывов, когда Юрка со всех ног мчался к своему дому, и вдруг нога провалилась в яму, застрял ботинок, мальчишка стал разгребать руины, чтобы высвободить ногу, и увидел торчащий стабилизатор бомбы. Потом это место засыпало другими разрывами, а опасный боеприпас так и остался в геленджикской земле.

Когда началась малоземельская эпопея, враги часто бомбили Геленджикскую бухту, откуда на плацдарм под Новороссийском шло снабжение и подкрепление. Многие плавсредства тонули со всем содержимым. Там, где было неглубоко, Юрка нырял, доставая со дна боеприпасы и продовольствие.

— Мы, как и все геленджичане, тогда сильно голодали, — говорит убеленный сединой старожил. — Макуху воспринимали как деликатес. Но наши бойцы частенько нас, пацанву, подкармливали. А когда я доставал со дна затонувшие банки с американской тушенкой, большие такие жестянки, полукилограммовые, в машинном масле и завернутые в бумагу, одну мне матросики отдавали за труды. Спасало и то, что мама служила в звании лейтенанта аптекарем при госпитале, за что получала паек.

В сентябре 1943 года, когда немца погнали обратно в его логово, на побывку домой прибыл отец Юрия, офицер, прошедший Сталинград. Он хотел забрать сына с собой, но не случилось. Однако в только что освобожденном Новороссийске вместе с отцом Юрию побывать довелось. Таких руин он никогда в жизни не видел.

— Хотя и Геленджик был почти стерт с лица земли, — вспоминает он. — Ведь, по сути, город более года был прифронтовым и ему досталось не меньше Новороссийска. Но если Новороссийск стал городом-героем, то наш курорт даже не удостоен звания города воинской славы, чего, на мой взгляд, заслуживает. Без Геленджика не было бы и подвига города-героя.

Собкор «Вольной Кубани».

Геленджик.
Раздел : Страницы истории, Дата публикации : 2019-06-22 , Автор статьи : Евгений РОЖАНСКИЙ