— С Николаем мы подружились в Краснодарском сельхозинституте, где вместе учились на плодоовощном факультете. Мне было семнадцать, а он уже после армии, на пять лет старше. Симпатичный, высокий, обаятельный — душа компании! — и очень уверенный в себе, меня это сразу как-то подкупило. Он красиво ухаживал: читал стихи собственного сочинения, приглашал в кино, а когда стал зарабатывать, провел меня по всем ресторанам Краснодара. Называл меня Люсёк, так меня никто не звал, кроме него.

Летом на преддипломной практике я работала в поселке Шунтук, что под Майкопом, на опытной станции ВИР. Коля мне письма писал, небольшие, на страничку всего, а потом, видимо, решил сделать сюрприз на 9 Мая — приехал в Адыгею. Но именно в этот день я ушла с ребятами в горы. Прихожу — а на столе огромный букет розовых пионов. Он, оказывается, привез из дома. Потом шутил: «Вот так к тебе приезжать — уйдешь и забудешь». Тогда я почувствовала, что у него ко мне «серьезные намерения».

Ну а немного позже сделал мне предложение, и в октябре 67-го мы поженились. В Краснодаре сыграли свадьбу в студенческом кругу, а потом поехали к Николаю в Пластуновскую — гуляли в итоге два дня. Поселились у его матери Натальи Егоровны. Какая это была женщина! Она сама, когда Коля ушел в армию, построила этот небольшой дом, в котором мы жили! Мама меня очень хорошо приняла и всегда относилась как к родной дочке. Я ведь молодая была совсем, готовить даже толком не умела. И вот она меня всему научила: и борщ стряпать кубанский, и варенье из айвы варить. И эта моя новая семья стала мне по-настоящему родной.

Отец у Николая погиб на фронте, мать их с сестренкой Таней воспитывала одна. Уйдет мама на работу, а они с сестрой на хозяйстве. С утра Наталья Егоровна на деревянной двери мелом писала им наказы на день, к примеру: «Напоить телка», «Прополоть грядки с огурцами». Сначала они с Танюшей спорили, кому что делать, а потом Коля брал мел и исправлял грамматические ошибки и ставил оценки. В школе учился он прилежно. Соседки даже подтрунивали над свекровью: «Чи вин у тэбэ з книжкою родився?». Так же в труде и, я бы сказала, в строгости он и сыновей наших воспитывал.

Не скажу, что совместная наша с Колей жизнь была легкой. Трудные будни начались, уже когда он в Динском райкоме работал. У мужа на первом месте была работа, на втором — работа и на третьем — она же. Семья, наверно, занимала четвертую часть его жизни. Трудился он практически без выходных, с 7 утра до 9—10 вечера. Помню его 40-летний юбилей. Я накрыла огромный стол, пришли друзья, а его нет и нет, приехал усталый только в одиннадцатом часу.

И вообще как-то повелось, что мы с ним не очень любили отмечать праздники, он им просто не придавал особого значения. Суббота у мужа рабочей всегда была, да и в воскресенье он частенько документы готовил для следующей недели. Дома любил книги читать, фильмы смотреть — «Тихий Дон», «Поднятая целина», «Вечный зов», военные драмы, но это было большой редкостью. За все это время мы съездили все вместе в отпуск с сыновьями, одному было 12, другому — 13 лет, один-единственный раз, когда Николаю путевку буквально в руки вложили. Отправились тогда в путешествие по Волге на теплоходе.

Он всегда хотел найти могилу отца, который сражался в Новороссийском десанте и погиб в 1942-м, по слухам, в Керчи. Помог случай. Эту историю услышала сотрудница Керченского музея и... отыскала-таки братское захоронение! Фамилия отца Николая — Игната Ефимовича Кондратенко — была найдена в списках скончавшихся в керченском госпитале, расположенном в то время на территории школы. Хоронили тогда солдат прямо во дворе. Уже позже было проведено торжественное перезахоронение останков в братскую могилу на воинском кладбище города. Поехали мы в Керчь сразу. Наша семья и семья его сестры Татьяны Игнатьевны.

В семье главным был, конечно, он. По-другому и быть не могло. И для меня он — идеальный мужчина, настоящая опора в жизни. Бог, по-моему, наградил его всем, чем мог. Мне и в голову не приходило обижаться на него за что-то, наоборот, я всегда и во всем старалась мужа поддержать, в любом его решении. Ну и дома устраивала быт так, чтобы ему и не приходилось о нем думать.

И он, работая депутатом в Совете Федерации, в столице подолгу не задерживался, с совещания — сразу в аэропорт, последний рейс — и домой. По выходным ждала работа в станице, на земле, это святое. Он ведь был агрономом от Бога. Мама его, помню, по простоте душевной говорила: «Коля, да зачем тебе та Москва, переезжай обратно в Пластуновку. У нас сторожем можно устроиться».

Проблемы, неприятности на работе никогда в семью он не переносил. Даже когда Колю обвинили в измене Родине в 91-м году, он все свои переживания держал в себе, не показывал, как ему было тяжело. А ведь тогда доходило до абсурда — некоторые бывшие «друзья», коллеги, завидев его на улице, переходили на другую сторону. И что самое удивительное, Николай никого за это не осуждал, зла не таил.

Наоборот: помогал, кому мог, всегда. Знали, что по выходным Кондратенко в станице. Только он переоденется, чтоб в огороде поработать, а в калитку уже стучат — люди приходили каждый со своей проблемой и болью, и он никому не отказывал. Ну и, конечно, когда он решил не баллотироваться на второй срок, земляки даже митинги организовывали в его поддержку. Но он твердо решил — нет. Говорил, что время другое наступило, пришли новые политики. Честно говоря, мы с семьей вздохнули с облегчением: наконец у него появится больше времени на себя, на внуков, он их очень ждал и очень любил, баловал. Из всех поездок и командировок, а ездил он много, всегда привозил внукам подарки, сладости. Специально для них выращивал экологически чистые овощи-фрукты на участке, делал соки.

Но Коля все равно продолжал много работать, летал в Москву в Совет Федерации. Неизлечимый недуг подкрался незаметно. Когда у него обнаружили болезнь, он наотрез отказался ехать оперироваться за границу. Сказал, что будет лечиться только на Кубани. Больной, он подбадривал меня: «Ничего, Люсёк, прорвемся!». Его прооперировали, но, видно, просто очень поздно.

Похоронить его Николай завещал в родной станице, он ее любил, никогда ей не изменял. На граните памятника будут высечены всего четыре строчки из стихов, которые мы с сыновьями нашли у кубанского поэта Вадима Неподобы:

Твоим я вспоен молоком, Кубань!

Твоим я хлебом вскормлен!

Мои и крылья здесь, и корни.

Ты — мать моя.

Кажется, что это написано о нем и только для него. Время распорядилось жестоко, утрата для нас невосполнима. Но память сильнее времени. И мы всегда благодарны тем, кто будет о нем помнить...

Воспоминания Людмилы Павловны Кондратенко публикуются из книги «Батька Кондрат».

«В семье главным был, конечно, он. По-другому быть не могло. И для меня он — идеальный мужчина, настоящая опора в жизни. Бог, по-моему, наградил его всем, чем мог».

Людмила КОНДРАТЕНКО.

«Отец находил простые слова, чтобы сказать о самом важном. Он говорил: «Главное — это семья и Родина. Родину надо любить, её нельзя предавать. Вот ты же мать любишь — ты разве предашь ее?».

Андрей КОНДРАТЕНКО.

«Казалось бы, только мы с братом можем называть его батькой. Но так его звали все, и никакой сыновней ревности быть не может. Есть только гордость. Гордость за то, что его уважают и любят те, кого он любил и для кого жил».

Алексей КОНДРАТЕНКО.
Раздел : Общество, Дата публикации : 2018-02-15 , Автор статьи :