(Продолжение. Начало в номерах за 4, 11, 18, 25 июня, 2, 9, 16, 23, 30 июля, 6, 20, 27 августа, 3, 10, 17 сентября, 1, 8 октября)

Стало понятно, что никаких специальных мероприятий проводить не придется. Все оказалось проще. Чжоу был откровенен и показывал явное желание руководства Китая добиваться сближения с СССР. Оснований сомневаться в этом Воронцов не увидел и не почувствовал.

Этим же вечером Воронцов с Колесниковым составили и отправили из Сочинского городского отдела КГБ в Москву телеграмму с кратким отчетом о ходе выполнения задания. В остальные дни отношения бывших детдомовцев только укреплялись. Чжоу еще несколько раз возвращался в доверительных беседах к теме установления не только торговых, но и близких двусторонних политических отношений. Переговоры завершились подписанием крупного торгового соглашения.

После отъезда китайцев для краткого отдыха в Крым Воронцов с Колесниковым вылетели в Москву для подробного доклада. Оценив ситуацию, руководство КГБ решило, что направлять Воронцова торг-предом в Китай до встречи с Чжоу в Иванове нецелесообразно. Хотя информацию о возможном переходе Воронцова на работу в Министерство внешней торговли до Чжоу следует довести.

Поезд «Москва — Иваново» с бывшими детдомовцами прибыл в центр текстильного края рано утром, но перрон был заполнен встречающими. Чжоу и Воронцов увиделись еще в Москве, в офисе организатора юбилейного торжества — общества Красного Креста, и поэтому ехали в одном купе. После официальных мероприятий было столько встреч и разговоров, что три дня пролетели незаметно. Несколько раз Сергей был готов открыться перед детдомовским «братом» из-за чувства неловкости за необходимость, пусть и вынужденную, лукавить по поводу своей профессии. Но чекистский долг был выше нормальной человеческой эмоции. К тому же на второй день к ним примкнула тоже детдомовка, а теперь заместитель китайского посла в Москве, дочь легендарного маршала Чжу Дэ. И это мешало вести свободные беседы. Но и по дороге в Иваново в купе вагона, и в другое время, когда им удавалось оставаться одним, Чжоу несколько раз, как будто понимая, что его детдомовский побратим не простой советник крайисполкома, очень много и подробно рассуждал на тему будущего китайско-советских отношений. И каждый раз подчеркивал, что руководство Компартии и лично Дэн твердо настроены на установление длительных, прочных и прагматичных, без идеологии, отношений. На прощание он сказал, что надо перевернуть негативные страницы прошлого, так как теперь Китай и СССР всей логикой международных отношений обречены на долгий и тесный союз. Когда, следуя отработанной легенде, Сергей обронил, что, возможно, он перейдет на работу в Министерство внешней торговли и поедет в одну из стран торгпредом, Чжоу посчитал это хорошим продолжением карьеры и пожелал, чтобы такой страной был Китай.

* * *

Москва была довольна работой Сергея. Ему сообщили, что информация, полученная от Чжоу, подтверждается несколькими источниками. И поэтому необходимость продолжения с ним оперативного контакта отпала. Было решено, что пока развитие отношений с Чжоу следует продолжить только на личном уровне. Одновременно Сергею предложили поехать в Киев с повышением — на генеральскую должность заместителя председателя КГБ Украины.

Но работать в прекрасной столице бывшей Киевской Руси пришлось недолго. Грянула предательская перестройка Горбачева, и Украина с подачи местных коммуно-сепаратистов покинула СССР. Но без поддержки Москвы у власти они продержались недолго. Их тут же оттеснили наследники ОУН — организации украинских националистов. В Верховной раде сколотилась группа депутатов-люстраторов во главе с Левко Лукьяненко, отсидевшим 25 лет в советских тюрьмах за активную подрывную деятельность. Вскоре они заявились в КГБ на Владимирскую. Генералов и старших офицеров собрали в зале и предложили сделать выбор: кто готов воевать с москалями, те на службе остаются, кто не готов — геть до Москвы! В ответ Воронцов и еще несколько офицеров без лишних в такой ситуации вопросов покинули зал. И уже вечерним поездом отбыли из Киева в Москву.

Увы, вскоре выяснилось, что и Москва в таких, как он, также не нуждается. Ельцинская Россия стала страной, в которой бывшие защитники Отечества были хуже предателей. Спасибо ректору родного МГИМО, что принял преподавателем».

— Мы планировали поговорить о министре Козыреве. Вы знали его лично? О нем говорят и пишут всякие непристойности. И даже обвиняют в предательстве национальных интересов.

— Знал и до сих пор не могу представить, как этот посредственный человек возглавлял МИД. Видимо, это одно из негативных последствий перестройки и смуты.

Мне известно, что Козырев родился в семье советского загранработника в Брюсселе, там же учился. После школы работал год на режимном московском заводе «Коммунар». Сначала поступал в Университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Но оказался в МГИМО. О том, как поступал в институт, и о последующей карьере он сам рассказал в одном из интервью. Я принес, посмотрите. Материал небольшой.

— Так, интересно. Интервью брали его подельники по ельцинско-гайдаровскому правительству 90-х Петр Авен и Альфред Кох для сборника воспоминаний о Гайдаре. Читаю:

«Петр Авен: «Андрей, давай начнем с твоей карьеры. Ты работал на заводе, и как тебе удавалось совмещать подготовку к экзаменам в такой институт?» — «Мне сказали, мы тебя рекомендуем в Университет дружбы народов, а знания никого не волнуют, главное, чтобы ты мог общаться с иностранцами. Казалось бы — все. Но, видимо, ребята в парткоме — а я думаю, не только в парткоме, была организация, которая за всем этим следила: за секретностью и прочими вещами — просто оказались нормальные люди и на самом деле ко мне испытывали какую-то симпатию. И стали они куда-то звонить и что-то узнавать. Вот тут-то МГИМО и всплыл. В общем-то, эти ребята, прямо скажем — из КГБ, сами, по-моему, мои документы перенаправили к своим в МГИМО. Не знаю, представляет сейчас это государственную тайну или нет, в МГИМО была параллельная структура управления институтом (!). Декан, например, и дядька там на курсе — начальник курса. Это и были настоящие начальники. Мы их очень хорошо знали, они нас очень хорошо знали. Через них это все и произошло. Не знаю, какая их роль была при принятии экзаменов, но экзамены я сдал очень хорошо. Вообще, начальник нашего курса был порядочным человеком, как и многие другие из этой системы, с кем мне доводилось работать. Особенно на среднем уровне… В 1974 году окончил МГИМО. С распределением в МИД помогли те же друзья по специфическим отношениям. Но тут я вступил в КПСС, и эти отношения, в силу установленных правил несовместимости сотрудничества и членства, закончились. И у меня уже не стало возможности иметь поддержку от прежних друзей. Потому я долго сидел в МИДе на низших должностях. Но однажды все изменилось. Пришел Шеварднадзе. Я попал ему на глаза, приглянулся и быстро пошел вверх. Помогло мне и то, что в 1989 году я опубликовал в «Международной жизни» статью, где резко критиковал нашу внешнюю политику. Смысл ее состоял в том, что надо пересмотреть точку зрения на наших так называемых революционных друзей, на Запад и т.д. Ее сразу перепечатала «Нью-Йорк Таймс» и даже рассматривали на Политбюро. Сначала в ЦК партии меня жутко раскритиковали, лидер ГДР Хонеккер написал против меня от имени СЕПГ письмо. Но горбачевский соратник министр Шеварднадзе, очевидно, сочувствовал моим идеям. И в 1990 году я стал начальником управления международных организаций. Хотя и блата никакого, и внешность не вполне русская. Был убежденным коммунистом, но примерно с 1975 года пережил внутреннюю революцию. Тогда я впервые выехал для участия в сессии Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорк. Зашел в супермаркет и получил первый удар — от обилия товаров. Второй удар был еще сильнее. В книжном магазине увидел «Доктора Живаго» Пастернака, который в Москве не продавался. Я взял книгу, пошел в Централ-парк и там целый день читал. Потом вспомнил, что эта книга запрещенная, поэтому, дочитав до края, я оставил ее на лавке. Из ее содержания стало понятно, что советская система тоталитарная и не терпит никакой личной свободы. И я в конце концов стал просто антисоветчиком. Впоследствии в течение нескольких лет с группой молодых дипломатов я участвовал в подготовке выступлений советских лидеров вплоть до Горбачева на международных конференциях и встречах. При этом мы старались вставлять в них пассажи, которые были созвучны нашему диссидентству и ожиданиям зарубежных партнеров. На большее нас не хватало. Мы сознательно делали такую подрывную работу, пока мне не удалось перейти из союзного МИДа в российский к Ельцину министром. К нему меня привел мой сослуживец Владимир Лукин. Впоследствии я назначил Лукина послом в США. Когда я пришел к Шеварднадзе и сказал, что ухожу, он не возражал и только спросил: «Ну хорошо, а кого можете порекомендовать?». Я ему говорю: «Сережу Лаврова». Действительно, Сережу он назначил».

Впоследствии, когда СССР не стало, министр Козырев делает политически безликого Лаврова своим заместителем, а потом и постпредом в ООН. Не знаю, как Сергей Викторович чувствовал себя в качестве протеже одиозного министра.

«Кстати, — продолжил в интервью Козырев, — западные лидеры были категорически против развала СССР. Среди них был и президент Буш-старший, и госсекретарь Джим Бейкер. Они оба очень хорошо понимали роль Советского Союза как одной из двух опор мирового порядка. У меня был многочасовой разговор с Бейкером в Брюсселе сразу после путча. Ельцин отправил меня 20 августа 1991 года из «Белого дома» с полномочиями объявить правительство в изгнании, если дело дойдет до этого. До этого, к счастью, не дошло. Бейкер тогда собирался в Москву на встречу с Горбачевым. Они с Бушем поддерживали его до конца».

— Я читал, что при министре Козыреве МИД был неким филиалом государственного департамента США. Что скажете? И потом, вам не показалось, что Козырев еще до института начал сотрудничать с КГБ?

- Похоже, что его использовали в работе по иностранным студентам. В МГИМО их было достаточно. Но уже в МИДе, когда он стал членом КПСС, сотрудничество с ним было прекращено. Таковы правила КГБ.

— Странно, что он так откровенно сообщает о своей связи с КГБ. Обычно нормальные люди такие вещи о себе не афишируют. Хотя ничего зазорного в таком сотрудничестве нет. Возможно, это элементарная болтливость.

— Болтливость для дипломата — признак профессиональной непригодности. А ведь он был министром! Насчет филиала. Если судить по фактическим обстоятельствам и результатам внешней политики того времени — да, можно назвать и филиалом! Президент Ельцин и Козырев клюнули на обхаживания госсекретаря Бейкера и поверили в равноправное партнерство. «Демократическая Россия должна быть и будет естественным союзником демократического Запада», — амбициозно заявил Козырев при его утверждении на пост министра. Ему явно казалось, что дело идет к этому. Но с приходом президента Клинтона им указали на место в прихожей. Где они и перебивались. Сам Бейкер уже в отставке говорил, что надежды и планы Андрея Козырева на тесные партнерские и даже союзнические отношения с нами были утопией. Нельзя было преодолеть последствия холодной войны в короткий срок. Элиты и конгресс не дали бы на это согласия ни при каких условиях.

(Окончание в следующий четверг).
Раздел : Политика, Дата публикации : 2015-10-15 , Автор статьи :