С каждым годом редеют ряды ветеранов Великой Отечественной. Сегодня самые молодые из них — это малолетние узники да работавшие на оборонных предприятиях подростки. А непосредственных участников боев почти не осталось в живых. Тем ценнее свидетельства каждого, пережившего ту страшную войну.

Вера Михайловна ЗИНЧЕНКО. Войну начала в мае 1943 года связистом, рядовой. Участвовала в освобождении Украины, Белоруссии, Восточной Пруссии. Войну завершила в Германии. Награждена орденом Отечественной войны II степени, медалями «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», «Ветеран труда», белорусской медалью «За освобождение Белоруссии».

Вернувшись после войны домой к маме, я рассказала ей, что, когда мы вошли в освобожденный Минск, там среди полной разрухи и хаоса абсолютно нетронутым осталось правительственное здание из бетона и стекла. Ни одно стекло не разбилось, ни один снаряд, ни одна бомба его не повредили. Говорю маме: «Вот чудо какое!». А она, набожная очень была, мне и говорит: «Боженька пожалел это здание». Удивляюсь: «Ведь Бог не может любить советскую власть». Она и отвечает: «Всякая власть есть от Бога. Какой власти достойны люди, такая она у них и есть». Молилась мама. За всех нас. И за меня…

В июне 1941 года, когда я, 16-летняя девчушка, только окончила 9-й класс, к нам в город Синельниково Днепропетровской области приехал мамин брат, он был офицером НКВД. Погостил у нас. А у него самого детей не было, и он меня забрал на каникулы к себе, во Владивосток. Но, пока мы ехали по железной дороге, началась война. На первой же станции он сошел и отправился на фронт. А меня ему пришлось там же оставить. Страшная неразбериха кругом. Даже не помню, что за станция, где-то за Ярославлем, но там я пробыла, наверное, год. Прибилась разнорабочей к солдатской кухне. Кормили солдат из тех эшелонов, которые шли на фронт. Там я узнала и об оккупации своего города. Там же из сообщений Совинформбюро услышала о победе под Сталинградом, а вскоре — об освобождении своего города. И я поехала домой.

Синельниково — большой железнодорожный узел, его постоянно бомбили и наши и немцы. От дома, где мы жили, практически ничего не осталось. Не знала, где родителей искать. А в нашем дворе остановилась воинская часть, понесшая еще в Сталинградской битве большие потери. Им требовалось пополнение. Там были девочки-связистки. Я им рассказала о своей ситуации, они замолвили словечко перед командирами, и меня взяли в связисты. Ведь мне уже исполнилось 17 лет. И я ушла на фронт добровольцем, в последний момент успев встретиться с мамой и папой, которые только-только тоже вернулись в город с моей младшей сестренкой.

Была я телефонисткой при штабе бригады в 76-м отдельном саперном батальоне. Пошли мы сначала освобождать Днепропетровск, где и форсировали Днепр. Потом мы пошли на Днепродзержинск, на Кривой Рог. А затем всю нашу бригаду отправили в Белоруссию в самом начале наступательной операции «Багратион». Начали мы с города Кричева. Там нас так страшно бомбили! Вот сейчас, сквозь прожитые годы, мне кажется, надо только один раз попасть под такую бомбежку, под какую мы попали, чтобы по праву называть себя ветераном войны. Комбриг, генерал, рассказал позже, что было тогда 200 налетов на нашу бригаду. Не помню, молилась ли я тогда, но вспоминала свою маму. А она наверняка молилась за меня в тот момент.

Борис Александрович БРОМБЕРГ. С февраля 1942 года в 13-летнем возрасте работал слесарем-сборщиком авиамоторов в мастерских воинской части пикирующих бомбардировщиков на станции Безенчук Куйбышевской (Самарской) области. В июне 1944 года поступил в Бакинское военно-морское подготовительное училище. Капитан 2-го ранга в отставке. Награжден медалью «За победу над Германией».

В июле 1941 года начались бомбежки судоверфей нашего города Николаева. Вскоре папа сказал, что его завод эвакуируют. И вот мы три месяца ехали на поезде в Куйбышевскую область. Всю дорогу нас бомбили. Однако эшелон без особых повреждений прибыл на станцию Безенчук, под Куйбышевом. Там стояла летная часть и филиал высшего морского авиаучилища. Летчиков обучали по ускоренной подготовке, а поврежденные самолеты отправляли на ремонт в авиационные мастерские при этом же училище. В эти мастерские пошел работать и я в свои неполные 14 лет.

У нас узким местом была шлифовка цилиндров авиамоторов. Двигатель разбирали, цилиндры обтачивали, потом отдавали в шлифовальный цех, где девушки их шлифовали. Процедура очень длительная. Мотор уже готов, а собрать его нельзя без цилиндров. И у нас получался простой. Однажды меня с приятелем направили на шлифовку.

Слежу, как медленно на станке шпиндель, вращаясь, поднимается и опускается, поднимается и опускается. Обработанный на токарном станке цилиндр сразу нельзя поставить в мотор, потому что он, как пилой, срезал бы все кольца. Нужна тщательная шлифовка. Я сел и жду. Через каждые полчаса снимаю и смотрю, когда же отшлифуется. А там все равно видны задиры, неровности. Опять ставлю и жду. Потом надоело. Думаю: а почему он так медленно вращается? Взял немного керосина, а его там полно было, и подлил в масло. И вращение шпинделя сразу намного увеличилось. И через тридцать минут смотрю — идеально ровная поверхность цилиндра. Я даже испугался, что натворил что-то. Снял цилиндр и спрятал. Взял следующий. И минут через 20 он уже был отшлифован.

Меня взял еще больший испуг. Ведь в то время, если что-то не так сделаешь, тебя и расстрелять могут. Позвал начальника ОТК. Он, удивившись моей небывалой скорости, долго осматривал эти цилиндры, взял даже увеличительное стекло. «Прекрасно! — говорит. — Так быстро и так хорошо сделал. А как ты сделал?». Ну, преодолевая страх, по секрету я ему сказал, что разжижил керосином масло, смазывающее шлифовальную поверхность цилиндров. И вот 7 ноября 1943 года меня, худенького, в рваных сапогах, пропитанного бензином и керосином, подняли на трибуну и перед всем коллективом мастерских сказали: вот наш герой! Аплодисменты. Мне вручили денежную премию за рационализацию. А я, как меня уже научили перед тем, говорю, что эту денежную премию отдаю в Фонд обороны. Опять аплодисменты. Так и не знаю, сколько там денег было.

Ольга Ивановна КОМАРОВА. Войну начала вольнонаемной в госпитале Мурманска летом 1941 года, призвана в действующую армию в октябре 1942 года рядовой батальона автоматчиков. Участвовала в освобождении Белоруссии, Польши, Германии. Награждена орденом Отечественной войны II степени, медалями «За боевые заслуги», «За оборону Советского Заполярья», «За взятие Кенигсберга», «За победу над Германией»…

Осенью 1942 года меня и еще двух моих землячек из Мурманска вызвали в военкомат и сказали, что идет комсомольский призыв девушек. Вскоре нас поездом привезли под Москву, на станцию Очаково. Меня распределили в батальон автоматчиков отдельной добровольческой женской бригады, сформированной, как нам сказали, по личному распоряжению Сталина.

Однажды в январе 1943 года проводили с нами тактические занятия неподалеку от Кунцева. Приходим мы на поле, и командир взвода дает нашему отделению, которым меня временно назначили командовать, задание: преодолеть ров и возвышавшийся над ним забор. Мы скатились по снегу в этот ров, кое-как вскарабкались к забору. А он высоченный, еще и колючая проволока сверху. Никак его не преодолеть. Что делать? Пошли вдоль забора и нашли подтекавший под ним небольшой ручеек, затянутый льдом. Мы его лопатками поковыряли и через эту ямку залезли за забор. И замерли от изумления: аккуратно размеченные дорожки, покрашенные скамейки, а в теплицах цветы цветут! Вдруг выскакивает один офицер, за ним другой. Глаза вытаращили: как вы тут очутились?! Позже нам объяснили, что это была кунцевская дача Сталина. Не знаю, умышленно нас туда послали или случайно. Но в канун 23 февраля у нас было общее построение в честь праздника, и меня вызывают из строя и объявляют, что за отличные показатели в тактических занятиях мне присваивается звание ефрейтора. Выходит, что за взятие дачи Сталина.

Затем я служила в пограничном полку, который перебросили в Восточную Пруссию. Кенигсберг взяли только незадолго до конца войны — так сильно он был укреплен. Бои там шли страшные! Меня там сильно ранило и контузило. С боями под Кенигсбергом связаны и самые мои горькие воспоминания о войне.

Скачет как-то мимо нас во весь опор запряженная в телегу лошадь. Один солдатик подгоняет ее и кричит: «Быстрее! Быстрее!», второй играет на гармошке. Остановились возле нас, оказалось — штрафники, им через 40 минут идти в бой, в лобовую атаку на крепостные стены Кенигсберга. А у них в телеге целый ящик шоколада, где-то на немецком складе раздобыли. Один из них говорит: «Угощайтесь! Шоколад очень питательный и нервы хорошо успокаивает. Так наш доктор утверждает». — «А кто же ваш доктор?». А он тоже в телеге, молоденький, светленький. Спрашиваем, как же он попал в штрафбат. Рассказывает, что под Курском в деревне его дом, и когда сражение закончилось, побежал он проведать своих, а мать была ранена, оказал ей помощь, почему и задержался дома на двое суток. Вернулся в часть, а его, как дезертира, — под трибунал и в штрафники.

Оставили нам они тот шоколад со словами: «Помяните нас, если что». Так и ушли они в бой. А я вот уже 65 лет их всегда вспоминаю. Горьким был тот шоколад.

Новороссийск.
Раздел : Общество, Дата публикации : 2011-02-22 , Автор статьи : Евгений РОЖАНСКИЙ