I

Утро понедельника ничего хорошего не предвещало. Работы валом, все нервные, хоть спички зажигай. На рабочем календаре значилось жирно подчеркнутое: «Скульптор Виталий Карс». Даша поморщилась: эту фамилию она слышала не впервые. Якобы знаменитость, носятся с ним сердобольные дамы из культуры, опекают творческую личность. Откуда взялась у нее эта стойкая неприязнь к человеку, которого она в глаза не видела, Даша не знала. Может, неприятный осадок дала настойчивость, с какой ее, фотокора районной газеты, пытались заинтересовать работами этого самого Карса, а может быть, неприязнь вызывало то болезненно-восторженное состояние, с каким надушенные дамы произносили эту фамилию. Она не пошла ни на творческую встречу с ваятелем, ни на его выставку. На этот раз ее звали в школу искусств, где, опять же судя по слухам, он украшает территорию «малыми формами».

II

Даша Пантелеева, или Дарья Понедельникова, как она подписывала свои снимки (за что редакционный острослов водитель Семеныч расшифровывал ее Д.П. как «дочь понедельника», намекая на странности 30-летней одинокой женщины), действительно характер имела сложный. В открытую конфронтацию, в том числе творческую, с руководством она не вступала, но независимое свое суждение имела и отстаивала как могла. Потому навязанные сюжеты (например, так любимые редактором «сельхозбогатыри» на фоне бескрайних полей) глядели со страниц районной газеты жалко. Прожаренные солнцем «богатыри» стояли, будто аршин проглотивши, доярки смотрели одинаковыми круглыми глазами, а работники бюджетной сферы выглядели как домохозяйки, застигнутые врасплох у плиты. Редактор, пожилой человек, помнивший еще времена партийной дисциплины, хмурился. Но, опять же в силу хорошей памяти, хранившей оскомину партийных разносов, соглашался на «серые» снимки профессионалов охотнее, чем на авангардные изыски молодежи.

А в том, что Даша была профессионалом, никто не сомневался. Натура, которую выбирала она сама, выглядела даже на черно-белых газетных страницах будто на глянце модных журналов. Люди не то чтобы себя потом не узнавали, таких красивых и успешных. Нет, они выглядели так, как и на самом деле, но… в лучшие минуты своей жизни, в звездные, можно сказать, минуты. Как Даша угадывала это в своих героях — на тот момент совсем не звездных, замотанных, разводившихся, сидевших под каблуком у жены, боящихся тещи или настроения шефа, — неизвестно. Сама Даша знала, что для хорошего, скажем так — судьбоносного снимка ей нужно натуру минимум… полюбить, ну, что-то найти в ней теплое, человеческое, личное, что ли. Настоящее — вот!

И она искала. У нее внутри сидел свой редактор — знающий силу ее «третьего глаза», и потому разносы редактора, большого лысого человека с красным лицом и одышкой, ее не трогали. А разносы были. За снимок, например, главы района с плутоватым выражением лица. Скандал случился, когда снимок вышел с интервью под заголовком «Болею за народ».

III

У фотографини Даши был свой послужной список творческих удач. Значился в этом списке, например, помощник райпрокурора. Высокий, худой, с торчащими ушами и холодными бесцветными глазами, он внушал страх одним своим появлением в суде. Но был неподкупен, и Даша именно его выбрала для праздничного снимка ко Дню прокуратуры. Она сфотографировала служителя закона в необычный момент, когда тот, растроганный и гордый, вел пятилетнюю дочку из детского сада и был… почти красив и абсолютно надежен. Снимок из районки попал затем в краевую газету, был отмечен на конкурсе пишущих и снимающих на темы правосудия, а лицо, так олицетворяющее закон, вскоре ушло в краевую прокуратуру.

А бедная замотанная неуклюжая медичка из поликлиники! Она оказалась одинокой мамашей с двумя сыновьями-головорезами, вьющими из нее веревки. На работе же под белым халатом она пряталась и становилась как все. А если плохо всем, то тебе уже и не так плохо. Даша с заданием сделать снимок для первой полосы к 8 Марта бродила по кабинетам, где и увидела свою героиню, которая, радостно светясь, принимала скромный букетик от пациента. Снимок получился действительно судьбоносным: бравый отставник, перебравшийся в южный городок с Северного флота, увидел фото в газете и бросил якорь в уютной «двушке» той докторши.

Конечно, были случаи, когда начальника водоканала, например, убрали с должности без объяснения причин. Не указывать же причиной снимок в газете, где у имярек был вид римского консула, что накануне выборов главы… В общем, приговор был краток — нам нужен руководитель поскромнее, не затмевающий вышестоящих.

IV

На календарь в тот день Даша больше не глянула, принимая рекламодателей (это в отсутствие редакционных заданий тоже входило в ее обязанности), и о сделанной записи забыла. Напомнил телефонный звонок. Голос с хрипотцой («Учитель откуда-нибудь из села», — почему-то подумала Даша) вежливо осведомился о ней: «Приглашаю вас посмотреть мои скульптуры, интересен ваш взгляд творческого человека». Фамилия прозвучала, как треснувшее на морозе дерево. Что-то в этом голосе было, никак не вязавшееся с возникшим уже представлением о самом человеке — с таким голосом нельзя быть бритоголовым нахрапистым везунчиком.

Голос не обманул, его владелец чем-то напоминал… Чехова, знакомого по портретам в школьном учебнике. Того, который всю жизнь взбирался, обдирая колени, к себе самому, как на высокую гору. Чтобы оттуда, глядя на нас через стекла пенсне, сказать что-нибудь из вечного, а потому грустное. Пенсне у скульптора не было, все остальное — седина, тронувшая когда-то густые волосы, ироничный прищур глаз и еще ощущение, что видит тебя насквозь, — имелось.

Малые формы — кованые скамейки со спинкой в виде скрипичного ключа, гипсовые вазы с русалочьими хвостами и коты в сапогах, стилизованные под урны (или урны под котов?) выглядели в тощем скверике, окружавшем школу, явным перебором, как на женщине сандалии на босу ногу вкупе с пышной шляпкой. Отдельно же на фоне серого декабрьского неба они — формы и скульптор — смотрелись хорошо, в стиле ретро. За снимок в газете Карс вызвался изваять ей персональную скамью в саду с гипсовой головой Медеи, но сада у Даши не было, и пришлось отказаться.

V

Дальше события развивались не по-чеховски динамично. На следующий день тот же вежливый голос попросил пару номеров «на память». Зайдя в редакцию, скульптор просидел добрый час. Он казался простодушным, легким, даже поверхностным человеком, и только серый, нетающий пепел в глазах проговаривался о том, что весь этот треп, и Дашины снимки, и сама Даша бесконечно от него далеки. Но, прощаясь, скульптор задержал ее руку в своей и неожиданно предложил встретиться: «Нам, как творческим людям, есть о чем поговорить, я позвоню?» Даша, сама не зная почему, покраснела и кивнула. После его ухода осталось досадное чувство разговора, оборванного на середине.

Сначала казалось, что пройдет неделя-другая — и этот странный разлад в душе, больше напоминавший предгриппозное состояние, нежели зарождение чувства, пройдет. Даша даже ждала освобождения. Юношеские восторги на эту тему ее не трогали, она знала, что любовь — не крылья за спиной, а большой горб — и больно, и тесно, и неудобно.

Между тем прошла зима. Весна, как это обычно бывает на Кубани, сразу шагнула в лето, ахнув в апреле 30-градусной жарой. Скульптор не объявлялся. Он исчез. Одни говорили, что уехал в Москву, готовит большую выставку, другие — что подался за большими заказами за границу. Даша тысячу раз говорила самой себе, что ничего не произошло, что только круглая дура будет придавать значение двум встречам с прогулками по набережной («Можно, я буду называть вас Дарья, от слова дар, подарок?»), а значит, ждать нечего. И вообще, без любви легче. Спокойнее и работе не мешает. Но у нее перехватывало в горле, когда в кабинете вдруг открывалась дверь.

VI

В конце лета Даша сорвалась в отпуск. Вернулась загорелая, похорошевшая. На работе ее ждал сюрприз, как выразилась секретарша шефа Зиночка. Это был конверт с затертыми углами, один угол пестрел иностранными марками. Она взяла письмо, как берут прошлогодний лист. Скульптор писал, что зарубежная его одиссея близится к концу, подробно сообщал, в каких европейских городах и на каких площадях теперь будут красоваться его барельефы и что цены «на искусство» нынче в Европе не те...

Через месяц, в обычный осенний, слякотный понедельник, знакомый голос в телефонной трубке спросил Дарью. Только вместо чеховской грустинки в нем звенел победный металл. Виталий Семенович благодарил за идею: «Святую Марию я лепил с вас. По памяти. Буду рад видеть оригинал». И смеялся собственной шутке. Скульптор вызвался подарить ей одну из копий. «Она будет хорошо смотреться в доме на террасе», — консультировал он со знанием дела. Дома у Даши не было, а террасы в многоэтажках не предусмотрены, и она повесила трубку.
Раздел : Общество, Дата публикации : 2009-03-06 , Автор статьи : Любовь ЧУЦКОВА