(Продолжение. Начало в номерах за 4, 11, 18, 25 июня, 2, 9, 16, 23, 30 июля, 6, 20, 27 августа)

— И еще один вопрос меня волнует. В журналистской среде ходил разговор, что Вышинский виноват в нашем провале при голосовании в Совете Безопасности ООН по корейскому вопросу. И этот провал позволил американцам получить разрешение на ввод войск в Корею под флагом ООН. Вы что-нибудь знаете по этой ситуации?

— Сложный вопрос. Сталин считал, что, если мы не будем участвовать в работе Совета, то есть объявим ему бойкот, решение не пройдет. И дал команду в знак протеста не идти на заседание. Но это была его ошибка. Великие тоже ошибаются! Устав ООН на такой случай запрета не содержит. А если нет запрета, значит, решение проходит. Кстати, американский проект резолюции мог пройти и в том случае, если бы наш представитель пришел и воздержался при голосовании. Только участие постоянного члена Совбеза в заседании и голосование против дает гарантированное право вето. Мне говорил Громыко, тогда первый заместитель у Вышинского, что он просил Сталина не рисковать и не бойкотировать заседание. Но он его не послушал и дал команду нашему представителю Малику на заседание не ходить. Какова была при этом позиция министра Вышинского, мне точно неизвестно. Но на уровне слухов утверждалось, что он был за участие в заседании и применение права вето. И даже подготовил на этот счет проект соответствующей директивы постпреду. Скорее всего, так и было. Ведь как опытнейший юрист, он не мог не понимать, что бойкот заседания неравнозначен голосованию против. Я слышал, как во время частых дискуссий в ООН о праве вето, еще задолго до корейских событий, Вышинский неоднократно говорил, что воздержание от голосования и отсутствие на заседании постоянного члена Совета Безопасности не должны приниматься за вето. Есть также свидетельства и основания считать, что именно Вышинский на стадии формулирования устава ООН выступил с концепцией права вето. Попытки шельмования Вышинского продолжаются и в наше время. Вот свежий пример:

«Фигура Андрея Януарьевича (1883—1954), находившегося на дипломатической работе 14 лет, является одиозной в отечественной истории. Но, сохраняя верность историческим фактам (видимо, автор этого пассажа доктор исторических наук И.Мелихов имел в виду верность принципу историзма. — С.П.), нельзя не отметить, что он был доктором юридических наук, академиком АН СССР. Если исследования Вышинского по вопросам международного права и внешней политики могут представлять интерес, то «Теория судебных доказательств в советском праве» служит реликтом юридического нигилизма, произвола и тоталитаризма». Вот так хлестко не имеющий даже начального юридического образования заведующий кафедрой дипломатии МГИМО выдает оценку академику юриспруденции и его ставшей классикой фундаментальной работе. Как тут не вспомнить дилетантское извращение практика от агрономии Трофима Лысенко теоретических постулатов выдающегося биолога профессора Климента Тимирязева.

Видимо, профессор дипломатии имеет в виду давний и широко подхваченный потом «специалистами» главный упрек журналиста Аркадия Ваксберга в адрес Вышинского о том, что, следуя указаниям тирана Сталина, прокурор и лжеученый Вышинский с целью обоснования пыток внедрял в общественное правосознание положение о том, что признание обвиняемого является «царицей доказательств». Мол, господа следователи, смело выбивайте признания — и дело в шляпе.

Господа ваксберги и мелиховы, окститесь, если можете. Вышинский никогда такого не утверждал. Чтобы в этом убедиться, достаточно проштудировать текст упомянутой работы о доказательствах. Нет в ней такого утверждения! Хотя понятие «царица доказательств» в ней дважды употребляется. Вот как это выглядит в контексте:

1. «Система доказательств в обвинительном процессе (инквизиционном. — С.П.) крайне примитивна. Главную роль здесь играли, кроме сознания обвиняемого, признававшегося лучшим доказательством, «царицей доказательств» (regina probationum) и решавшего исход дела, такие «доказательства», как поединок, присяга…»

2. «Таким образом, собственное признание во всех кодексах эпохи инквизиционного процесса фигурирует в качестве наиболее ценного, лучшего доказательства, в качестве «царицы доказательств» (regina probationum), при известных условиях решающего судьбу всего дела».

Из приведенных отрывков видно, что Вышинский употребляет понятия «сознание обвиняемого», «собственное признание обвиняемого» в качестве «царицы доказательств» только как исследователь — для характеристики уголовного процесса прошлых эпох и совсем не призывает следовать этому опыту. Наоборот, в параграфе 8 главы 4 он утверждает: «Нельзя поэтому признать правильным такую организацию и такое направление следствия, которые основную задачу видят в том, чтобы получить обязательно «признательные» объяснения обвиняемого. Такая организация следствия, при которой показания обвиняемого оказываются главными и — еще хуже — единственными устоями всего следствия, способна поставить под удар все дело в случае изменения обвиняемым своих показаний или отказа от них». Каждому непредубежденному читателю понятно, что комментарии излишни.

Что касается вклада дипломата Вышинского в международное право и внешнюю политику СССР, который, как несколько уничижительно пишет И.Мелихов, «может представлять интерес», то бывший посол и тут либо ошибается, либо проявляет невежество. Во-первых, Вышинский является, прежде всего, одним из выдающихся практиков международной политики. Достаточно вспомнить его вклад в организацию и проведение Крымской и Потсдамской международных конференций, а также в послевоенное урегулирование болгарской и румынской проблем в качестве первого заместителя министра иностранных дел и члена советской делегации. Во-вторых, совсем неблагодарно забывать его научный и практический вклад в право международных организаций при создании ООН и в международное уголовное право во время подготовки и проведения Нюрнбергского процесса над главными военными преступниками. Это наследие уникально! И еще. Именно Вышинский подготовил, привез в Берлин текст акта о безоговорочной капитуляции Германии и участвовал в церемонии его подписания в качестве политического советника маршала Жукова.

Как показывают источники, сам профессор И.А. Мелихов, «судья» Вышинского, не участвовал ни в одной значимой многосторонней международной конференции (кроме одного эпизода участия наблюдателем в арабо-израильских переговорах в Оттаве по проблеме палестинских беженцев). Вот уж действительно: не судите, да не судимы будете.

— После нашего обсуждения фигуры Горчакова я покопался в источниках и кое-что обнаружил еще. Вот смотрите:

«Горчаков в своей деятельности умел возвышаться до полного отсутствия увлечения и до соблюдения величайшей осторожности; он сохранял выжидательное положение даже в таких случаях, когда международные отношения, казалось, обещали быстрые и крупные успехи русской внешней политике…» (Записки МИД, л. 71, АВПРИ — Ф.ПА, оп.482, д.5290). Этот тезис подтверждается нерешительной позицией Горчакова в преддверии и в конце последней русско-турецкой войны. Подробнее об этом позже.

Жажда реванша за прежние поражения толкнула Турцию и Францию в союзе с Великобританией и Сардинией на войну против России, которая в военной истории получила название Восточной. Основные военные действия разворачивались в Крыму и на Кавказе. В течение первого года она была позиционной и ни одна из сторон не имела решающего успеха. И тогда по инициативе Австрии, преследующей собственные цели, в 1854 году в Вене открылась конференция об условиях прекращения Восточной войны. От России в ее работе принял участие посланник в Австрии Александр Горчаков. По невыясненной причине он не воспользовался предложением Австрии представить свой проект мирного договора. В результате мы получили, по оценке самого Горчакова, унизительные для России и Турции условия мирного трактата, впоследствии заключенного в Париже. Причем активные участники войны Англия, Франция и Сардиния выступили в странной роли арбитров между Россией и Турцией. И это при ничейном военном результате вследствие баланса наших побед на Кавказе и военных неудач в Крыму.

Таким же негативным был результат деятельности Горчакова на переговорах в Берлине по результатам русско-турецкой войны 1877—1878 годов. Сам он в записке Александру II назвал заключенный в Берлине трактат «самой черной страницей в своей служебной карьере». Оценку работе российских дипломатов на Берлинском конгрессе, которая преобладала в российском обществе, высказал видный славянофил И.С. Аксаков: «Слово немеет, мысль останавливается перед этим колобродством русских дипломатических умов, перед этой грандиозностью раболепия». В газетах того времени писали, что нерадивые дипломаты похитили победу русского воинства. Герой войны генерал Михаил Скобелев с горечью вопрошал дипломатов: «Неужели мы не достойны победы?».

Горчаков, бывало, по-крупному ошибался в прогнозах. Например, за два года до нападения Пруссии на Францию в отчете министерства императору в 1868 году он писал: «Сегодня ни Франция, ни Пруссия не в состоянии уничтожить одна другую». И промахнулся. Уже в 1870 году Пруссия напала на Францию, разгромила ее войска и заставила подписать акт о капитуляции в Версале — резиденции короля французов. И как бы в издевательство над Европой и при благосклонном нейтралитете России здесь же объявила о создании Германской империи. Поддержка Горчаковым Пруссии в ее усилиях по созданию Германской империи привела к созданию опасного для России соперника. Разве возможно такой «результат» записать в актив горчаковской дипломатии!!!

Затем началась игра с Францией. Но три года, потраченные на союз c Наполеоном III, тоже успеха не принесли. Это была игра в одни — русские ворота. Мы помогли Наполеону III оттяпать от Австрии итальянскую Ломбардию. А взамен — кукиш. Бесплодность активного «флирта» с Францией признавал и Горчаков: «Мы безуспешно пытались сблизиться с Францией… Не отрицая плодов, которые нашей стране принесли совместные действия на Востоке (Турция, Балканы), мы все же эквивалента не получили. Во всех без исключения случаях французское правительство не принесло в жертву ни одного из своих интересов». Но именно за этот бесполезный «флирт» с Францией немецкий канцлер Бисмарк наказал Горчакова отказом на его просьбу поддержать позицию России на переговорах в Берлине по итогам русско-турецкой войны. Что привело к пересмотру выгодного для России Сан-Стефанского мирного договора с Турцией и утрате многих плодов военных побед 1877—1878 годов.

Что бы ни утверждали сторонники величия Горчакова, но главным «итогом» его многолетних усилий был раскол Европы на две коалиции, который через четверть века (срок по историческим меркам ничтожный) «увенчался» первой мировой войной. Так окончились крахом его попытки конструировать европейские международные отношения по принципу коллективного управления — на так называемом балансе интересов. Эту ситуацию он считал также условием предотвращения «большой крови». При том, что на словах он неоднократно утверждал о необходимости проведения в мирных условиях внешней политики, основанной не на балансе интересов с союзниками, а на приоритете «вечных» национальных интересов. И до сих наша дипломатия путается в этом горчаковском противоречии. Жизнь неоднократно доказывала, что международные системы жизнеспособны только при наличии в них стержня в виде стран (страны) — военно-силового гегемона, не избегающего «большой крови». Например, пятерка постоянных членов Совбеза ООН, США — в системе НАТО, СССР — в Варшавском Договоре (вплоть до прямого предательства Горбачева). Все остальное — иллюзии. Ибо международные отношения — это еще и система непрестанного лицемерия, нередко переходящего в откровенную подлость недавних партнеров.

В чем безусловно преуспел князь Александр Михайлович, так это в сватовстве и устройстве брака великой княгини Ольги Николаевны с наследным принцем Вюртембергским. За что и получил благоволение императрицы и орден от императора.

(Продолжение в следующий четверг).
Раздел : Политика, Дата публикации : 2015-09-03 , Автор статьи :