Так называли чернобыльских ликвидаторов, которые сбрасывали графитовые осколки с крыши четвертого отделения реактора в пролом. Уровень проникающей радиации там доходил до 35 рентген в час, и даже японские роботы отказывались работать в таких условиях, а люди могли.

Сергей уже отслужил срочную, вернулся в Краснодар, обзавелся семьей, работа монтажника-строителя нравилась, да и зарабатывал прилично. Жизнь шла по накатанной колее: командировки по родному краю, по Союзу, даже в Монголии успел поработать. В свои неполные тридцать лет был удостоен медали «За трудовое отличие» за строительство Белореченского химкомбината. И вдруг вызывают в кадры и вручают повестку с предписанием: «Явиться в Динской полк гражданской обороны 8 июля 1986 года».

— О Чернобыле уже слышали, правда, реально не представляли ни масштабов аварии, ни степени опасности. В военкомате заверили: вас в пекло не сунут, будете заниматься дезактивацией, строительством за 30-километровой зоной отчуждения, — вспоминает Сергей Невзоров.

На станцию Вильча кубанский полк прибыл 10 июля. На перроне услышали, как кто-то из местных вздохнул: «Вот еще одна бригада смертников прибыла». Вокруг царила страшная суета: дороги непрерывно поливали, вертолеты с бочками кружили над головами, один за другим прибывали эшелоны, что-то грузили, что-то перевозили.

— Не хватало железнодорожных путей. Их нам предстояло построить, — рассказывает Сергей Иванович. — Здесь уже жили ребята со всех концов страны в палаточном городе, расселились и мы. А потом решили подогреть тушенку на костре. Собрали вокруг веток, дровишек, зажгли… В это время подбежал дозиметрист и поднес прибор в огню. Стрелка зашкалила, тогда мы поняли, сколь велик масштаб беды. Потом объяснили, что в растениях концентрируются радиоактивные частицы, поэтому есть фрукты и овощи, а также жечь костры небезопасно. Питаться пришлось консервами.

Сутки были поделены на четыре отрезка времени по шесть часов. Работа на объекте — отдых — работы по снижению радиации — отдых. Выспаться практически не удавалось. Шум, скрежет, грохот. Всем выдавали по три «таблетки» на месяц — накопители радиации, которые резервисты должны были постоянно носить при себе. По правилам при замене «таблеток» положено было измерять, какое количество радиации накопилось, и заносить в личную карту каждого. Как потом выяснилось, никто их не проверял, все равно запрещено было показывать более 25 рентген на человека.

Работали в обычной полевой военной форме. Выдавались для защиты от пыли ватно-марлевые повязки-»лепестки», но толку от них было немного: в условиях сильной жары дышать и разговаривать было просто невозможно. Повязка моментально краснела, намокала от пота, и ее выбрасывали.

29 сентября Сергей Иванович попал в группу, которую отправляли на атомную станцию для сброса радиоактивных кусков графитовых стержней (тех самых, страшных, из нутра реактора, вылетевших во время взрыва) с крыши четвертого отделения в пролом, который впоследствии закроют саркофагом.

— На подъезде к АЭС машины с бетоном сновали туда и обратно с бешеной скоростью, — вспоминает Сергей Невзоров. — Никому не хотелось получать лишние рентгены, а саркофаг строить было необходимо. Во дворе стояли специально оборудованные электроникой тракторы и японские роботы, которые и двух минут не проработали из-за высокой радиации.

Их завели в помещение с телевизорами: на экранах с разных ракурсов были изображения участков той самой крыши. Мужчина в синей шапочке и курточке, подчиненные называли его генералом Таракановым, поставил задачу: «По моему сигналу выходите, две минуты работаете и по сигналу возвращаетесь. Руками графит не трогать, только лопатами и ломами сбрасывайте».

Перед отправкой на АЭС резервистов готовили, как десантников, на время выполнять эту работу, но на месте все оказалось не так просто: в тяжелых свинцовых пластинах, закрывавших торс спереди и сзади, которые весили килограммов тридцать и доходили до колен, а также в резиновых нарукавниках и наколенниках, в каске с забралом и сапогах невозможно было пошевелиться, не то что работать.

— Еле вскарабкались в этих доспехах на крышу, а сил работать уже не было, — вспоминает Сергей Иванович. — Как сонные мухи отдирали расплавленные куски графита от крыши, сбрасывали их в дышащий радиацией разлом. Голова болела страшно, весь организм как будто насытился металлом. Казалось, провел там целую вечность. Сигнал о возвращении не принес никакого облегчения. Что было потом — плохо помню.

На следующий день, очнувшись, Сергей Иванович и его товарищи, побывавшие в аду, не смогли подняться. Командир объявил выходной. Потом еще месяц резервисты с Кубани работали рядом со станцией Вильча и селом Полесским: занимались дезактивацией — снимали на штык лопаты слой земли и увозили в могильники, мыли автомобили, возвращавшиеся с АЭС. Кстати, по соседству, в Вильче, располагался Прибалтийский полк, откуда дезертировали несколько человек, а остальные отказались работать даже в зоне отчуждения, не говоря уже о самом реакторе.

Жена при встрече не узнала: зелено-серый, осунувшийся. Не ел целый месяц, после того страшного дня пропал аппетит, головные боли не прекращались. Так в тридцать лет началась его новая жизнь — болезни, мытарства по больницам, поиски правды.

В 1988 году коммунист Невзоров написал письмо Михаилу Горбачеву, рассказав о своей судьбе и судьбах товарищей, побывавших с ним в Чернобыле. О том, что медики не хотят и не знают, как лечить «радиоактивных» пациентов. Он напомнил генсеку, что «Родина обещала не забывать своих героев», а на деле все наоборот. Из Москвы пришла отписка, после чего Сергей Иванович вышел из партии. Этот поступок и серия выступлений в других регионах страны заставили обратить внимание властей на проблемы ликвидаторов.

— Меня отправили на обследование в краевую больницу, а оттуда в Ростов, где открылся специализированный медицинский центр. С тех пор пережил две операции на сердце и щитовидке, стал инвалидом. Да что мы все о болячках? — со смехом выпалил Невзоров. — Правительственную задачу выполнили, и правильно. Конечно, жалко ребят, которые ушли совсем молодыми, но ведь мы спасали жизни своих близких, детей. Сегодня на Фукусиме и по всей Японии люди так же работают. Что ж им — сидеть сложа руки и ждать, пока в поврежденном реакторе прекратится ядерный процесс через сотни лет и погибнет все живое вокруг?

Краснодар.
Раздел : Страницы истории, Дата публикации : 2011-04-26 , Автор статьи : Татьяна ЩЕГЛОВА